Безнадежно одинокий король - Генрих VIII и шесть его жен - Джордж Маргарет (2012)

Стоя возле красивой резной кроватки Эдуарда, я мысленно спрашивал: «Почему? Почему? Почему?» Да, мальчик невероятно раздобрел; он выглядел как китайский болванчик, и все его миндально-белое тело покрывала россыпь красных прыщей. Наверное, с ним никто не занимается. Разрешают ли ему бегать и играть в саду? Неужели «для защиты здоровья» тупые врачи лишили ребенка обычных подвижных игр? Он напоминал раскормленного гуся, которого крестьяне держат на привязи, желая получить жирную печень.

— Открыть окна, — рявкнул я, закашлявшись от зловонной духоты детской спальни.

Распахнули первую раму, и ворвавшийся свежий ветер тут же развеял затхлые запахи. Воздух стал заметно чище.

— Лечите его как положено, — приказал я. — Внимательно наблюдайте за ходом болезни. Но как только кризис минует, вы обязаны вспомнить, что перед вами принц, а не немощная старая вдова. Вы верно сказали: он слишком разжирел, у него нездоровая полнота. Однако это ваша вина, а не его!

От страха за жизнь сына я совсем разбушевался.

Господь не покинул Эдуарда, и уже через день сын пошел на поправку. Жар снизился, цвет лица заметно улучшился. Мальчик начал вертеться и капризничать, не желая больше лежать в постели, — верный признак восстановления здоровья. Удалив из его свиты нерадивых особ, которые едва не сгубили ребенка, я оставил его в Виндзоре, а сам отправился в Хэмптон-корт. Там закончится мое летнее путешествие.

XLIII

Эдуард уцелел. Поездка на Север прошла успешно — тамошние подданные поклялись мне в верности. Их страстное желание лицезреть свою королеву было удовлетворено. Сам Господь помогал мне! Мне представлялось, что Он простер длань над моей головой и изрек: «Генрих, ты благочестивый и верный слуга и заслуживаешь похвалы».

Настал День всех святых. Я направился к моему исповеднику, епископу Линкольна, дабы во время службы он открыто вознес благодарность Господу от моего имени за ту благодатную жизнь, какая мне дарована. Я верил, что буду счастлив с королевой Екатериной после многочисленных треволнений с бывшими женами. Нежный голос епископа, произносившего эти слова, привел меня в состояние полного довольства и умиротворения. Неужели теперь мне доступно такое блаженство?

Я принял благословенные Святые Дары, вспомнив, как «Слово стало плотию»[36], — и вновь, опустившись на колени, потерял ощущение времени. Очнувшись, я обнаружил, что месса закончилась, почти все уже разошлись. Лишь Кранмер почтительно дожидался, когда я спущусь с небес на землю. Во время церковной службы, согласно протоколу, королю нельзя оставаться без свиты.

Преклонив напоследок колени перед алтарем, я медленно пошел по центральному нефу, еще пребывая в тумане религиозного отрешения.

— Ваша милость… дорогой милорд… простите меня, — запинаясь, промямлил Кранмер, сунув мне в руку какую-то бумагу.

Вид у него был совершенно несчастный.

— Что? Какое странное приветствие! Мне не хватало вас, Томас, мы давно не виделись.

— И мне вас не хватало, ваше величество. Воистину.

— Я тщательным образом изучу все записи, сделанные вами в мое отсутствие, обещаю, что займусь ими сегодня же вечером. Вы потрудились на славу.

— Это письмо… умоляю вас, прочтите его…

Его снедала тревога. По выражению глаз Кранмера я догадался, что его мучает сострадание к кому-то, кому нельзя помочь…

— Ступайте, Томас, — сказал я, но он не двигался, виновато глядя на меня, поэтому пришлось его успокоить: — Да, конечно, я немедленно ознакомлюсь с этим посланием.

Он сжался, словно от боли, и, пошатываясь, направился к выходу. Бедняга.

Покинув часовню, я устроился на деревянной скамье в большой галерее и развернул свиток, исключительно чтобы порадовать страдальца.