На крыльях орла - Кен Фоллетт (2016)

IV

Для Билла большой проблемой было время.

Он отличался от Пола. Для Пола – беспокойного, агрессивного, с сильной волей, амбициозного – наихудшей особенностью пребывания в тюрьме была беспомощность. Билл по нраву был более спокойным: он смирился, что ему ничего не остается, кроме молитвы, и молился. (Гейлорд не выставлял свою веру напоказ: творил молитву поздно ночью, перед тем как отойти ко сну, или рано утром, до того, как проснутся другие.) Что терзало Билла больше всего, так это мучительная медлительность, с которой ползло время. Продолжительность любого дня в реальном мире – дня разрешения проблем, принятия решений, разговоров по телефону и посещения совещаний – вообще не ощущалась; день же в тюрьме казался бесконечным. Билл разработал формулу для пересчета реального времени на тюремное.

Для Билла время приняло это новое измерение после двух или трех недель в тюрьме, когда он понял, что быстрого решения у этой проблемы не будет. В отличие от осужденного преступника его не приговорили к девяноста суткам или пяти годам, так что он не мог черпать утешение из календаря, нацарапанного на стене для отсчета дней до освобождения. Не было никакой разницы, сколько дней прошло: его оставшееся время в тюрьме не имело границ, а потому было нескончаемым.

Его персидские сокамерники, похоже, не испытывали ничего подобного. Это был разительный контраст между культурами: американцы, обученные получать быстрый результат, страдали от неопределенности; иранцы были вполне удовлетворены, ожидая «fardah» – завтра, на следующей неделе, когда-нибудь, в конце концов, – точно так же, как они поступали в бизнесе.

Тем не менее, по мере того как ослабевала хватка шаха, Биллу казалось, что он замечает признаки отчаяния в некоторых из них, и перестал доверять им. Он остерегался проговориться им, кто из Далласа был в городе или какой прогресс наблюдается в переговорах по его освобождению: у него возникли опасения, что, цепляясь за соломинку, сокамерники попытаются продать эту информацию охранникам.

Билл превращался в хорошо приноровившегося закоренелого преступника. Он научился не обращать внимание на грязь и насекомых и привык к холодной мучнистой, неаппетитной пище. Он выучился жить в пределах небольшой, четко очерченной личной границы, на территории заключенного. Он сохранял активность.

Билл нашел способы заполнить бесконечные дни. Он читал книги, учил Пола играть в шахматы, делал физические упражнения в холле, разговаривал с иранцами, чтобы не упустить ни слова из радио– и теленовостей, и молился. Им было произведено тщательное детальное обследование тюрьмы с замерами камеры, коридоров и зарисовкой чертежей и набросками. Он вел дневник, записывая каждое обыденное событие тюремной жизни, плюс все, что рассказали ему его посетители, и все новости. Вместо имен Билл использовал инициалы, а иногда вставлял придуманные события или измененные варианты настоящих событий, так что, если дневник отберут или его прочитает местное начальство, оно будет сбито с толку.

Как и узники повсюду, он ожидал посетителей с таким же нетерпением, как дитя ожидает наступления Рождества. Сотрудники «ЭДС» приносили приличную пищу, теплую одежду, новые книги и письма из дому. Однажды Кин Тейлор принес фотографию Кристофера, шестилетнего сына Билла, стоящего перед рождественской елкой. Вид его маленького сына, даже на фотографии, придал Биллу сил: мощное напоминание о том, на что ему надо надеяться, подстегнуло его решимость держаться и не впадать в отчаяние.