Клан - Килан Берк (2018)

Он убрал нож, думал Люк, пока мысли метались в голове. Внутри никого. В края его зрения ползла тьма – но не ночная. Она была подернута алым. Когда стало ясно, что внутрь его не позовут, он вошел в тепло дома сам, закрыв дверь. И тут же понял, что ошибался. Внутри кто-то был.

– Приглядись хорошенько, – хмыкнул Папа и отшагнул. Рядом с ним Аарон с бесстрастным лицом наблюдал за реакцией Люка.

Люк со стучащим сердцем осмотрел человека в кресле у камина. Это был фермер, Джек Лоуэлл, тот самый черный, который вместе с сыном положил девушку в кузов. Теперь от Лоуэлла не было никакой пользы. На полу лежала винтовка, глядя дулом на огонь. В комнате пахло порохом и опаленными волосами. Голова старика опустилась, словно он задремал, но из-за ее положения всем была видна зияющая дыра в затылке, через которую вышли пуля и мозги, окрасив стену и окно позади серым и красным. Кровь натекла вокруг кресла, промочила насквозь клетчатую рубашку старика.

На глазах у подавленного Люка Папа встал на корточки у кресла и окунул пальцы в лужицу на полу, поднес к носу, потер, словно проверяя консистенцию краски. Затем поднялся и взглянул на Аарона.

– Еще теплая, – сказал он. – Свеженький.

Люк почувствовал, как разрывается одновременно в двух направлениях. Одна его половина хотела выхватить нож и нашинковать покойника – наказание, которое фермер уже не почувствует, но которое утолит разочарование Люка. Другая половина хотела поджать хвост и бежать, спастись от отца и растущего чувства опасности, рискнуть забраться как можно дальше, прежде чем его настигнут. Ему не хотелось здесь оставаться, не хотелось думать, что с ним сделают, и все же страх пригвоздил к полу не хуже, чем нож Папы.

Он никуда не денется. Они ему не позволят. Бог не позволит.

Аарон убрал свой нож, его плечи опали от огорчения. Он поднял глаза на Папу.

– И че теперь?

Папа продолжал изучать кровь на кончиках пальцев.

– Люк сказал, был еще мальчишка, верно?

– Да, сэр.

– Найти.

* * *

В последние мучительные дни жизни Эбби Веллман муж принял решение убить ее. Он рассудил, что это все равно рано или поздно сделает рак, и куда менее милосердным образом, чем справится он с иглой и морфином. Как единственный врач на пятьдесят километров вокруг, став более-менее отшельником после того, как жену поразила болезнь, он сомневался, что кто-нибудь сочтет ее смерть подозрительной или станет искать конкретную причину, по которой она обрела вечный покой. Если в Элквуде и поднимались вопросы медицинского свойства, ответить на них мог только Веллман. Так что, если никто не решит привлечь чужаков, чтобы подтвердить его историю, ему ничто не помешает.

И все же он этого не сделал. Только смотрел, как страдает его любимая, зная, что это неправильно, и отчаянно желая ее спасти. Морфин он всегда давал в нужной дозировке, несмотря на то, что ее легко было увеличить. Он даже мог бы сказать самому себе, что просто не обратил внимания или стал невинной жертвой бунта подсознания, но ничего не помогало. С каждым новым днем он оставлял жену корчиться от боли, потому что не мог забрать ее жизнь.

– Как больно…

Теперь, глядя на избитую и покалеченную молодую девушку в той самой постели, где когда-то то же самое ему говорила жена, с тем же умоляющим взглядом, он задумался, не лучше ли проявить к ней то милосердие, на которое у него не хватило духу раньше. Если девушка умрет, будет не важно, придут Мерриллы, или нет. Если им захочется, он позволит забрать труп. Как только жизнь покинет ее тело, остальное будет не его делом. А когда она умрет, у них не будет причин убивать его, если он согласится помалкивать.