Траектория полета - Карен Уайт (2019)

Она любила слушать местный говор; слова здесь звучали медленно и густо, как мед. В детстве она не понимала, что так говорят далеко не все жители Мексиканского залива, и впервые узнала об этом, только когда училась в Университете Флориды в Гейнсвилле. Говор Апалачиколы Мейси любила больше других. Родство с этим городом она чувствовала так сильно, будто по ее венам текла соленая вода залива, а белоснежный песок, как балласт, лежал на сердце.

А больше всего Мейси любила здешние цвета. Залив Апалачиколы переливался белым, голубым и синим. Мерцал, озаряя все вокруг благословенным сиянием.

Даже после всего, что случилось, маленький городок, дремлющий под сенью древних дубов, по-прежнему оставался городом ее мечты. И, возможно, она таила на Джорджию обиду еще и за то, что та уехала. Отринула то, что Мейси ценила больше всего на свете. Мейси старалась не думать, что сама же и велела Джорджии уехать. Наверное, отчасти хотела, чтобы сестра сопротивлялась, просила о прощении и каялась. Однако ей следовало знать, что Джорджия обладает для этого слишком сильной волей. Именно это она ненавидела в сестре больше всего. Именно это она больше всего в ней любила.

Не давая себе в том отчета, Мейси поехала не по обычному для нее пути, однако поняла, куда едет, лишь когда остановилась у ворот кладбища. Припарковавшись на траве, она еще почти минуту не выключала мотор.

Маленькая белая собачка без ошейника перебежала дорогу и посеменила вдоль ограды. Мейси часто останавливали приезжие, спрашивая, не знает ли она, чья это собака. И не сразу верили, когда она отвечала – в Апалаче собаки свободно бегают без поводка и ошейника. И это тоже она любила в своем городе – здесь всякое живое существо само находило дорогу домой.

Мейси вышла из машины, еще не зная толком, что собирается делать. Посмотрела сквозь ржавую узорную решетку. Старое кладбище было почти музеем. Под величественными дубами и свисающими гроздьями мхов лежали основатели города, солдаты Конфедерации, жертвы желтой лихорадки и кораблекрушений. А на маленьком участке под тонкой ладонью пальмы – ее годовалая дочь, Лилианна Джой.

Мейси приходила сюда в день рождения дочери и на Рождество, но никогда – в другое время. Горе стало для нее почти неизлечимой инфекцией, гноящейся под повязкой. Посещение могилы Лилианны срывало повязку и обнажало страшную рану.

Ноги сами несли ее по редкой траве и сухим листьям в прохладную тень огромных деревьев, распростерших ветви, точно крылья ангелов. Здесь тихо и безлюдно. На древних надгробиях из мрамора и камня едва читаются выгравированные надписи. Мейси остановилась перед маленьким гранитным ангелом. На основании под ним – только имя ее ребенка и даты рождения и смерти. Джорджия считала, что следует добавить какие-то слова, но Мейси понимала и тогда, и сейчас: никакие слова не способны выразить ее скорбь.

Она посмотрела на даты и мысленно подсчитала, сколько было бы сейчас Лилианне – одиннадцать. Попыталась представить, как бы она выглядела. У Лилианны были темные волосы и серые глаза, как у матери – ее миниатюрная, улучшенная копия. Мейси любила Бекки всем сердцем, но когда ребенок так похож на тебя, в этом есть что-то особенное. Как будто с ним мир дает тебе новый шанс.

Услышав за спиной хруст сухих листьев под ногами, Мейси вздрогнула и обернулась. К ней подходил Лайл; его глаза смотрели настороженно. Он остановился от нее в пяти шагах.

– Увидел твою машину, – сказал он.

– Я не приходила сюда с Рождества, – произнесла Мейси, хотя он не просил объяснения. Да она и не должна была его давать.

– А я приходил… – тихо произнес Лайл. – Когда проезжаю мимо и есть время, всегда останавливаюсь и навещаю ее. Смотрю, чтобы никто не бросил тут бутылку из-под пива или другой мусор. – Он помолчал. – Я тоже по ней скучаю.