Траектория полета - Карен Уайт (2019)

– Верно. Большинство ресторанов здесь хвастают, что их устрицы еще вчера были в море. – Она дернула подбородком, указывая на меня. – Отец Джорджии, мой брат, работал ловцом устриц, как наши дед и отец. Дед сам построил себе лодку здесь в Апалаче, она прослужила три поколения и продержалась бы еще. Мама продала ее, когда он умер, не могла ее видеть. – Тетя помолчала, глядя на чаек, кружащих над водой в поисках обеда. – Джорджия говорила вам, что ее назвали в честь отца? Джордж его звали. Джордж третий, если точнее. Когда он был маленьким, мы звали его Трей – «три» по-французски, чтобы не спутать с другими. Слишком уж много в семье Джорджей.

Джеймс начал осторожно раскачиваться в своем кресле – так осторожно, словно учился делать это движение. Его телефон тихо лежал на полу рядом, и я гадала, не выключил ли он его.

– А потом у него родилась дочь, и он решил передать это имя ей, – предположил он.

Марлен невесело рассмеялась.

– Не-а. Идея Берди. Она сказала, что хочет продолжить семейную традицию, хотя я всегда думала, что она дала его имя Джорджии, потому что это было единственное, что она была готова отдать.

– Тетя Марлен, не надо…

Я покосилась на Джеймса, но он слушал спокойно, как бы напоминая мне, что он просто незнакомец в самолете.

– Прости, дорогая. Ты знаешь, у меня накопилось много горечи к твоей маме, и иногда слова просто выскакивают изо рта, как язык у жабы, хватающей муху. Мне приходится напоминать себе, что у нее были причины вырасти такой, какая она есть. И я понимаю, правда. И все же мне трудно простить мать, которая не заботилась, как следовало, о своих дочерях.

Тетя Марлен не сказала ничего такого, о чем бы и я сама не думала. Мне просто не нравилось, когда подобное произносили вслух, даже если это делала Мейси. Какая бы ни была, Берди оставалась нашей матерью, и во мне еще жили детские воспоминания о ее мягких прикосновениях, аромате духов, теплых пальцах, трогающих мой лоб, когда я засыпала, о тихом пении, звучащем в темноте. Как будто даже детьми мы понимали, что равнодушие Берди было не намеренным, и винить ее за него так же бессмысленно, как пчелу – за укус. Наверное, даже тогда мы чувствовали, что она точно так же растеряна, как и мы, пытаясь плыть в незнакомых водах. Берди была для нас призраком, которого мы ощущали, но не видели; необъяснимой силой, сталкиваясь с которой, мы набивали синяки – единственное свидетельство ее присутствия.

Я вздохнула.

– Папа умер, когда мне было три года. Я его почти не помню. Единственное воспоминание: я иду по пристани, и сильно пахнет рыбой. Берди не позволяла отцу приближаться к ней, когда он возвращался с рыбалки, а я не возражала против запаха, и он обнимал меня и брал на руки. До сих пор люблю запах сырой рыбы.

Джеймс положил руки на подлокотники, легкая улыбка осветила его лицо.

– Я гулял по городу и несколько раз подходил к пристани. Думаю, вам повезло, что вы находите этот запах приятным.

Марлен хихикнула, а я с благодарностью ему улыбнулась. Видимо, детство, проведенное с четырьмя сестрами, научило его поднимать настроение, вовремя вставив нужную реплику.

– Точно, – кивнула Марлен. – Берди любила Джорджа безумно, этого не отнимешь. И он ее любил. Дикая любовь. Вы знаете, как говорят: от любви до ненависти один шаг? Вот этот шаг, по-моему, они делали слишком часто. Казалось, каждый отчаянно нуждался в чем-то таком, что другой не был готов отдать. Тяжело было на это смотреть. – Она помолчала, глядя на залив. – Я никогда не видела двух людей, настолько склонных к саморазрушению. Бедняга Джордж. Он видел, как утонул наш отец, и так и не оправился. Их лодка попала в шторм. В тот день они вообще не должны были выходить в море. Я думаю, Джордж всегда винил в случившемся себя, потому что именно он предложил задержаться в море подольше. Наверное, для него это был слишком тяжкий груз.