– Не знаю, говорила ли вам Джорджия… Берди несколько раз лежала в психиатрической клинике. Кажется, в первый раз это произошло сразу после того, как она начала встречаться с отцом Джорджии. По словам Марлен, неизвестно, что именно спровоцировало такую решительную меру, да только никого не удивило.

– А в последний раз?

– Тем летом, когда уехала Джорджия. Тогда много всего происходило. Иногда я корю себя за то, что мало обращала внимания на мать, иначе могла бы заметить тот момент, когда она подошла к самому краю. Но…

Мейси осеклась, не желая делиться подробностями. Однако ей необходимо было произнести это вслух. Все случилось так давно, что ей казалось, будто ничего никогда и не происходило.

– Понимаете, я тогда потеряла ребенка. Маленькую дочь. И мой брак… ну можете представить, как такое горе могло повлиять на супругов. Джорджия тогда не делала абсолютно ничего полезного в своей жизни, работала в баре в центре города. А потом Берди решила, что дому необходим ремонт, поскольку пошли слухи, что крупная голливудская компания собирается снимать кино в наших местах, и мать подумала, что кто-нибудь из кинозвезд или, например, режиссер захочет у нас поселиться.

Джеймс не усмехнулся, не закатил глаза и не опустил взгляд к каталогу, и Мейси приняла это как знак, что она может продолжить.

– Берди встретилась с декоратором, который приехал из Таллахасси, и он ей сказал, что прежде чем тратить деньги на новую мебель и аксессуары, пусть поищет в своих шкафах и на чердаке, нет ли там каких-нибудь антикварных предметов, которыми можно было бы украсить дом. В тот день она поднялась на чердак, и дедушка нашел ее там в бессознательном состоянии. Мы с Джорджией ухаживали за ней несколько месяцев, потом дедушка решил вызвать помощь. Берди с тех пор не произнесла ни слова – только поет.

– Она ни с кем не разговаривает?

– Бекки, похоже, думает, что Берди с ней разговаривает, хотя, скорее всего, просто выдает желаемое за действительное. Вначале мы думали, что Берди вообще разучилась говорить, но потом она начала петь, что стало для нас огромным облегчением. Так мы хотя бы знаем, что она где-то там, внутри себя, и способна нас понимать. Она просто решила с нами не общаться.

Джеймс ненадолго замолчал.

– Потому-то вы с Джорджией так близки. Из-за Берди. Никто другой не смог бы понять, что это такое – быть ее дочерьми, – произнес он наконец.

– Почему вы решили, что мы близки? По крайней мере, не сейчас.

– Потому что никто не умеет ранить нас так сильно, как те, кого мы больше всего любим.

Мейси хотела сказать ему, что ненавидит сестру, однако не смогла.

– Мейси? Можешь подняться сюда?

Голос Джорджии казался спокойным, однако Мейси уловила в нем тревогу. Она встала, жестом остановив Джеймса, который хотел пойти за ней.

– Я уверена, все в порядке. Оставайтесь здесь, мы скоро вернемся.

Она торопливо поднялась по лестнице и прошла в комнату Берди. В первую секунду ей показалось, что она попала не туда. Вместо обычного строгого порядка пол и мебель были завалены одеждой, обу-вью и аксессуарами, как будто по комнате прошел ураган.

– Джорджия?

– Мы в гардеробной.

Мейси вошла в открытую дверь гардеробной – вещи валялись на полу неряшливыми грудами. Берди, все еще в ночной рубашке, стояла на коленях в углу и, приоткрыв рот в молчаливой муке, раскачивалась взад и вперед. Джорджия присела рядом, ее рука лежала на руке Берди. Сестра не казалась испуганной или смущенной, и Мейси почувствовала знакомый прилив злости, смешанной с восхищением.

– Я нашла ее здесь, – сообщила Джорджия, – Думаю, это ее расстроило.

Она пошарила в углу и вытащила старый кожаный чемодан.

– Он был открыт, но пуст. Довольно пыльный, видимо, давно здесь стоит. Мне кажется, я раньше его видела. Суповой чашки здесь нет. Я искала.