Путь Воина - Вероника Мелан (2016)

По вечерам Белинда почти не видела мальчишек — не было нужды. Нужно что-то объяснить? Можно спросить Рим. Показать, как ходить по бамбуковым палкам? Рим. Требовалась помощь в отработке ударов? Рим-Рим-Рим.

Та, которую звали Уриманной, никогда и ни за что бы не призналась, что кому-то помогает. Нет, она просто потратила минутку на объяснение — ведь нужно из малявки сделать человека? Ведь у той и руки кривые, и постановка коленей неверная, и оборонительные позиции никак не выучит…

— Не торопись жевать… Та энергия, которую ты получишь, высвободив энергию из еды, не только насытит твое тело, но и вылечит его. Ты повторяла новые слова? Выучила «Тхэк», «сайхан» и «буртумры»? О чем сегодня говорил монах на лекции, поняла? Запомнила, что я объясняла по растяжке? Повтори…

Из Рим, между прочим, получилась отличная наседка, но Белинда, дабы не получить по морде, никогда бы не осмелилась сказать об этом вслух.

Жизнь завертелась, закружила и, растянутая в бесконечное расписание дел, понеслась галопом. Все промозглее становились ночи, все темнее утра, все дольше лежал по утрам на траве, не тая, снежок.

И совершенно незаметно настал вдруг тридцатый день жизни в Тин-до.

«Она пробыла здесь месяц… Месяц…»

Сама не знала, как, не знала, зачем. Урабатывалась до дохлятины телом, но в то же время отдыхала от мирских проблем головой. И почему-то не спешила в город. Ждала малого — настоящего снега.

За окном конец октября — зима на подходе. Какая она в холмах?

— Ждешь его? — спросила вечером Рим и попала по больному месту.

Не желая признаваться в очевидном, Белинда качнула головой и ушла на луг. Долго сидела, подводя итоги — что изменили в ней прошедшие тридцать дней? Немногое. Чуть крепче стали мышцы, чуть выносливее руки и ноги, чуть чище голова — совсем немного.

Придет Мастер Мастеров и что увидит перед собой — ту же самую девчонку, которую оставил здесь месяц назад. Ту же. Разве что подросли волосы — все тот же ежик, но уже подлинней, — да сошли под глазами синяки.

Ну и пусть.

Она останется здесь, даже если он не придет. Вообще. Не скажет свое имя, не будет ее учить.

Холмы все еще зеленели от обилия хвойных лесов; тлели над горами размазанные угли заката. Собирался зыбкими озерами в лощинах туман.

Лин вдруг снова поймала себя на мысли о том, что ей хорошо. Независимо ни от чего. Она есть, она живая, существует. Она находится там, откуда может уйти, она свободна выбирать, и ничто — совершенно ничто — не способно причинить ей вред, покуда она не собирает в голове «пыль». Не включает лишний раз мозг.

Шицу прав: мозг — он для переваривания информации, и не нужно переваривать самое себя, покуда новой информации нет, а приходит она из тишины.

Что-то вставало на свои места, распределялось, слово мозаика, по нужным позициям, собиралось в правильную картину мира.

Лин радовалась тому, что спокойна.

* * *

Чадящие палочки походили на тонкие бурые сигареты, которые курили сами себя. Падал под собственной тяжестью пепел; дымок рисовал в воздухе замысловатые и порой изящные фигуры.

Шицу набивал трубку. Белинда сидела перед ним на коврике — уже не ерзала, привыкла.

Молчали долго.

— О чем хочешь спросить сегодня, Белинда-По?

Мастер первым прервал молчание.

А она вдруг только теперь поняла — ни о чем. Совсем.

— Просто хорошо, — ответила как будто невпопад. Как другу. Ей действительно было хорошо, и причин для этого не наблюдалось — хватало жизни.

И Шицу умолк тоже. Через какое-то время закряхтел, набил вторую трубку и — Лин удивилась необычайно — протянул ей.

Она вставила ее в рот — непривычную, тяжелую, изогнутую. Неловко прикурила, предварительно утрамбовав табак подушечкой большого пальца, втянула в рот крайне терпкий, ароматный дым.