Путь Воина - Вероника Мелан (2016)

«Божтымой, яжкакдура, я жнеумею…» — пронеслось в голове сплошной лепниной.

Мастер чинно поклонился Лин, не то здороваясь, не то прощаясь.

Пунцовая от смущения Белинда поклонилась в ответ.

Прочь с луга они зашагали в разные стороны.

* * *

Наверное, в келью к Шицу она заглянула вовсе не за тем, чтобы задать свой единственный и самый нужный вопрос, но для того, чтобы потянуть время. Чем позже придешь, тем больше вероятность, что Рим уже спит.

«Черт, знать бы, что не нужно больше с ней жить, и все сразу стало бы в разы проще».

Но разъехаться им не разрешали.

Мастер наблюдал за кряхтящей и неуклюже присаживающейся на коврик гостьей равнодушно; заранее заготовленный вопрос ждал своего часа:

— Можно спросить?

— Спрашивай.

— Мастер Шицу, что значит «жить с открытым сердцем?»

Стрик не удивился и вообще никакой реакции не выдал. Набил трубку, заговорил:

— Род людской живет жадностью. Она правит разумом, чувствами, а после начинает править сердцем. Когда человек желает только получать — будь то доброе слово, отношение к себе или же блага физические, — он желает брать, не отдавая взамен. Не понимает того, что, делая хорошо другому, он делает хорошо себе. Хорошо говоря о другом, он хорошо говорит о себе. Что, отдавая любовь кому-то, он на самом деле отдает ее себе.

Белинда слушала, но едва ли понимала смысл. С чего бы это — «отдавая кому-то, получать самому?» Нелогично. Но старика не перебивала.

— Жить с открытым сердцем значит не бороться с миром. С миром бороться все равно, что с океаном — волны бесконечны. Открытое сердце пропускает мир сквозь себя — его хорошее и плохое. Не судит, не составляет мнения и мнения этого не навязывает. Оно молчит, и в его молчании больше смысла, нежели когда-либо будет в словах. Слова же — они, как оружие: кто не умеет пользоваться, тот ранит себя. Так и чувствами…

Она смотрела на подол его халата, на скудную роспись ковра на полу, на свои пальцы. Вспоминала танец на лугу, Мастера Саина, зажегшуюся и погасшую звезду на своей ладони. Миру.

Мастер Шицу говорил. Лин надеялась, что Рим крепко спит.

* * *

Рим не спала. Ворочалась.

— Приперлась? — спросила желчно, едва захлопнулась входная дверь.

— И чего тебе от меня надо? — Белинду моментально охватила злость. А ведь такой хороший вечер, такое прекрасное настроение после Лума и Шицу — все на смарку. — Чего ты не уймешься?

Слово «дурында» она добавила в конце фразы лишь мысленно.

— Я просто не люблю халявщиц. А ты — халявщица.

Слово «халявщица» для Рим, видимо, было наивысшим ругательством, потому как оно сочилось ядом, как печеная булка ромом.

— Думаешь, много обо мне знаешь?

— Достаточно.

Зашуршали простыни; скрипнули пружины. Рим демонстративно отвернулась к стене. Лин уселась на нижнюю полку и принялась стягивать носки.

Вот ведь погань… Вот ведь сука!

«Дыши глубже, дыши… Открытое сердце… Открытое сердце…»

Вместо открытого сердца хотелось прикурить сигарету и прижечь бычком тощую сраку девки с ирокезом.

«Открытое сердце… открытое сердце…»

Мира верила, что Лин научится. Лин пыталась. Закрыла веки, прилежно попыталась очистить голову от мыслей, но те, будто не пуганые вороны, кружили в небе и каркали: «Халявщица! Халявщица!» Это Белинда-то халявщица? Да ей в жизни ни одна крошка хлеба не досталась задарма. Ни доллар, ни гребаный цент! Она платила за все, что получала, а иногда получала и то, за что не платила, но исключительно в негативном смысле. Как можно было назвать ее этим словом?

«Сука бритая, — хрипло орал подседенец, — да, если бы знала мою жизнь! Как ты вообще посмела открыть свою поганую пасть?»