Еще одна из рода Болейн - Филиппа Грегори (2018)

– Зависит от того, чего они от него хотят. Он не принес клятву на верность дочери Анны. Я в этом уверен. Он не позволит Елизавете унаследовать трон вместо Марии, он десяток книг написал, тысячу проповедей сказал в защиту брака. Не может он согласиться, чтобы дочь Екатерины осталась ни с чем.

– Тогда он там надолго останется.

– Похоже на то.

Я подошла ближе, взяла его за руку:

– Что ты так беспокоишься? У него будут книги и все остальное, друзья придут его проведать. А к концу лета его выпустят.

Уильям повернулся к реке, крепче сжал мою ладонь.

– Все дело в моменте, когда Генрих приказал его препроводить в Тауэр. Во время мессы, когда делами занимался. Сама подумай, Мария. Приказать во время мессы препроводить епископа в Тауэр.

– Он всегда делами занимается на мессе. – Мне не хотелось поддаваться печали. – Это ничего не значит.

– Вот они, законы Генриха! – Уильям так и не отпустил моей руки. – Акт о престолонаследии, да еще с клятвой, Акт о супрематии – верховенстве короля, и вдобавок Акт об измене. Это тебе не земельные законы. Генриху они нужны, чтобы поймать в ловушку всех своих врагов. Фишер и Мор прямехонько в этот капкан попадутся.

– Ну не отрубит же он им головы… – рассудительно начала я. – Послушай, Уильям, один из них самый уважаемый служитель Церкви во всей стране, а другой был лорд-канцлером. Не осмелится он их казнить.

– Если он осмелится обвинить их в измене, никому из нас не уцелеть.

– Почему? – Я заметила, что, как и он, говорю шепотом.

– Потому что ему теперь ясно, папа своих слуг не защищает, англичане против тирании не восстают. Будь человек трижды знаменит, будь у него все связи на свете – его все равно можно арестовать по новому закону, который сочинил король. Сколько еще времени королеве Екатерине быть на свободе, если ее главный сторонник в тюрьме?

Я вырвала руку:

– Даже слушать тебя не хочу. Собственной тени пугаешься. Мой дедушка Говард сидел в Тауэре за измену и вышел оттуда с улыбкой. Генрих никогда не казнит Томаса Мора, он его слишком любит. Может, они сейчас и в ссоре, но Мор всегда был его лучшим другом.

– Помнишь своего дядюшку Бекингема?

– Это другое дело, тот действительно был виноват.

Муж отпустил меня, опять повернулся к реке.

– Посмотрим. Молись, чтобы ты оказалась права, а я ошибался.

Бог не услышал наших молитв. Генрих решился на такое, что мне и в страшном сне привидеться не могло. Отдал епископа Фишера и сэра Томаса Мора под суд за то, что они свидетельствовали в пользу истинности его брака с королевой Екатериной. Теперь на кону их жизни, если не признают, что он, Генрих, – глава Церкви, английский папа. И эти двое – совесть не запятнана, – самые уважаемые люди в стране, взошли на эшафот, положили голову на плаху, будто они – самые последние предатели.

В эти дни при дворе царила необычная тишина, два ужасных дня в июне, когда казнили сначала Фишера, а потом и Мора. Каждому казалось – опасность теперь таится прямо за поворотом. Если можно отправить на эшафот епископа Фишера, если можно обезглавить Томаса Мора, кому в Англии нечего опасаться?

Нам с Джорджем уже не терпелось услышать, что дитя шевелится у Анны в утробе, что уже можно сказать королю – она в положении. Но и к середине июля не было никаких знаков.

– Может, ты ошиблась в расчетах? – спросила я.

– Скажешь тоже, – резко возразила она, – я только и делаю, что дни считаю.

– Или движения очень слабые, ты их не чувствуешь?

– Сама подумай, у тебя по этой части опыт богатый, всегда с приплодом. Может такое быть?

– Не знаю, право.

– Нет, знаешь прекрасно. – Хорошенький ротик крепко сжат, губы ниточкой. – Мы обе знаем. Знаем, что случилось. Ребенок умер. Уже пятый месяц, а я не поправилась нисколько с тех пор, как шел третий. Он там мертвый.

– Позвать к тебе врача? – Я в ужасе не сводила глаз с сестры.

Она замахала руками: