Черный Лес - Вероника Мелан (2018)

И тут же обрубала себя – «что скажет, то и скажет». И погружала разум в вакуум. Продолжала удивлять Ивара, когда, например, пылесося, вдруг замирала, вскидывала к потолку руку, сжимала кулак, а после разжимала и разглядывала, словно пойманную муху, невидимое содержимое.

Только мух вокруг не было. И на строгом лице солдафона сменяли друг друга выражения: «Дура? Что ты ловишь? Может, рехнутая? Сказаться профессору? Хотя, может, я чего не понимаю?»

Лин, начищая до блеска чужой дом, продолжала «что-то ловить».

Ивар профессору не жаловался, молчал.

Роштайн по возвращении из института Белинду никогда не напрягал. Не навязывал свою компанию, не приставал с беседами, никогда и ни на что не жаловался. Лишь спрашивал: «Вас покормили?» Она кивала и всегда возвращала ему встречный вопрос: «Как сегодня?»

– Не звонили.

Раньше ему почти каждый день поступали звонки с угрозами, но в последнее время звонки стихли. Прошла неделя – и ни одного.

– Может, все наладилось? – вопрошал Иан не то ее, не то себя с надеждой.

«Может быть», – могла бы кивнуть Белинда, но предпочитала молчать. Ни к чему усиливать бессмысленную и преждевременную радость. Вот когда врага поймают…

На телефонной станции, как сказал Роштайн, его линию теперь в целях безопасности постоянно прослушивают – за плату, разумеется – «авось, поэтому негодяй и притаился…»

Как-то ее любопытство пересилило.

– Иан, а Вы могли бы показать мне ту коллекцию?

– Какую, душа моя?

Она легко прощала ему безобидную фамильярность в виде подобных, слишком интимных фраз – понимала, Роштайн не со зла.

– Ту самую…

– Из-за которой Вы здесь?

– Да.

– Конечно, мог бы. Я почему-то даже рад, что Вы спросили…

И он принес сверху из кабинета толстенный альбом с картонными страницами.

– Ее называют «Пророческая». Знаете, почему?

Белинда, временно позабыв и о тревогах, и о нужде ловить светящиеся точки, с жадным любопытством и некоторым разочарованием рассматривала совершенно обычные на вид почтовые марки. Блеклые, неяркие, совсем не такие, как ей представлялось.

– Скучные на вид, да?

– Да, – не стала врать. Коллекция, за которую по ее мнению, стоило бы пытаться перегрызть другому шею, должна была выглядеть, как набор искуснейших и филигранных кусочков гениального арта. Как чей-то очевидный неподражаемый талант, а не… вот это.

С восьми белых вертикальных прямоугольников, выполненных из довольно тонкой и почти прозрачной бумаги, на нее смотрели символы-рисунки, которые она не могла ни прочесть, ни интерпретировать – треугольник с расходящимися в стороны линиями – лучами солнца. Многократные, спрятанные одна в другой окружности, тыльная сторона ладони, а посредине глаз…

– А почему «Пророческая»?

– Потому что многие считают, что эти символы скрывают в себе истинное Знание – уж не знаю, что это такое. Некий великий смысл, который мог бы подсказать людям, куда и как следует двигаться дальше.

– Да это просто… каракули…

– Шизофреника?

– Возможно.

– Да, возможно, я тоже так считаю. Но тот, кто желает заполучить марки, верит в обратное.

Белинда потерла лоб.

«Люди – дураки. В поисках смысла готовы обратиться ко всему, кроме самих себя…»

Роштайн, сидящий рядом, пах одеколоном и на альбом смотрел с любовью.

– Иан, а как эти марки попали к Вам?

Он рассмеялся так светло и задорно, что ей вдруг захотелось, чтобы ее будущий избранник – моложе и, может быть, красивее – умел так смеяться.

– Вы не поверите! Но их выбросила на помойку одна женщина. От нее, как я понял, ушел муж – то ли изменил, то ли совершил досрочный Переход – в общем, исчез без вещей.

– Наверное, он тоже не понимал, чем владел.