Глаза ее куклы - Екатерина Неволина (2019)

— Ты знаешь, что у тебя проблемы, — продолжал Ник. — Вернее, проблемы не у тебя. У меня, у твоих родителей, у бабушки с дедушкой. Мы все зависим от тебя, от твоего психологического состояния.

Я смотрела вниз и не видела его тени. Может быть, просто потому, что было недостаточно светло. Говорят, что без света и теней не бывает.

— Дорогая, — он обнял меня и жестко приподнял мой подбородок одной рукой. — Я понимаю, тебе страшно. Нам всем страшно. Однако мы должны что-то делать. Вот увидишь, ты потом сама станешь смеяться над собой и говорить, какой была глупой. Ну давай же, самолет не ждет. И не бойся, ты не останешься одна. Я всегда с тобой, а завтра приедет твой дедушка. Он очень о тебе беспокоится.

Еще бы не беспокоился! Ведь именно его мать оказалась сумасшедшей убийцей.

— А если… если это у меня серьезно? — пробормотала я, отводя взгляд.

— Не говори глупости! — Ник с силой встряхнул меня, даже зубы лязгнули. — Я уверен, что тебе помогут, ничего страшного. Ну давай же, только от тебя зависит сделать шаг и переменить свою жизнь к лучшему. Ну? Я же люблю тебя.

Почему-то сейчас я не услышала в его голосе любви — только понукание. Так погоняют норовистую лошадь.

Закрыв глаза, я попыталась сосредоточиться, но то ли от недосыпа, то ли от тяжелых мыслей это не удавалось.

Ник прав. Надо сделать над собой усилие. Иначе я принесу горе и ему, и своим родным. Боже, как же это тяжело — быть сумасшедшей!

Осторожно высвободившись из его объятий, я медленно пошла к машине. Говорить сил не осталось, да и слова давным-давно потеряли свой смысл, стали похожи на развешанные на заборе вылинявшие тряпки.

Любила ли я Ника? Любила ли сейчас? Любила ли вообще когда-нибудь? Наверное, теперь это не имело значения.

Дверь такси захлопнулась, словно дверца мышеловки. И в это время я услышала громкое насмешливое карканье. Проснувшиеся вороны будто предрекали беду.

— Извините нас. Можем ехать, — сказал Ник таксисту, садясь на переднее сиденье.

Всю дорогу я ехала, словно обложенная ватой. Дышать-то удавалось с трудом, не то что думать.

Вот и аэропорт, несмотря на ранний час полный непроснувшимися раздраженными людьми. Большинство из них явно собиралось куда-то к морю. В этой суматохе только я одна чувствовала себя овцой, ведомой на заклание.

На таможне, конечно, стали задавать вопросы про кукол. Ник, обычно не слишком, как мне кажется, приветливый с незнакомыми людьми, был очень любезен и шутил. Говорил что-то про не повзрослевшую жену и был неловок настолько, что рассыпал целую горсть мелочи, а потом собирал монеты и извинялся.

— Что это? — таможенница показала на… Гретхен.

— Кукла, купила на блошином рынке. Не очень дорогая, но подходит к моей коллекции. Я как раз в таком стиле работаю, — проговорила я.

Сил для переживаний не осталось, поэтому фразы прозвучали спокойно и равнодушно.

— Проходите, — разрешила таможенница, и Ник поспешно подхватил наши коробки.

Мы не разговаривали до того момента, пока не оказались в зоне вылета.

— Ты молодец. Знаешь, а мне уже стало не по себе, — сказал Ник, когда мы прошли таможню.

Кажется, впервые за это утро я почувствовала в его голосе искренность.

А потом был самолет. Ник попытался взять меня за руку, но я отстранилась — слишком устала и мне просто хотелось побыть одной. Я перестала понимать саму себя, я перестала понимать, что происходит. Видимо, это симптомы болезни.

— Вот мы и в Мюнхене. Здесь я вырос, — сообщил Ник после посадки. — Вообще-то раньше мы жили в Берлине. Отец родился под Берлином, но затем переехали сюда, искали новую жизнь, — он горько усмехнулся.

В другое время я была бы рада, что он начал делиться со мной чем-то личным. А ведь странно — я так много говорила о себе, Ник был превосходным слушателем, но всегда избегал разговоров о себе и своей семье. Разоткровенничался он только один раз, когда рассказывал о кукле.