Черные кувшинки - Мишель Бюсси (2017)

— Н-не знаю… — пробормотал тот. — Я еще сам не разобрался. Просто хотел посмотреть на факты под новым углом… С самого начала у нас как бы три группы улик, каждая из которых ведет в своем направлении. «Кувшинки» Моне, любовницы Морваля и дети. Вот я и изобразил их графически. Почему бы не предположить, что, чем ближе тот или иной персонаж к центру треугольника, тем больше доводов заподозрить его в совершении преступления?

Серенак оперся о постамент скульптуры перед входом в музей. Скульптура изображала бронзового коня.

— Графически, говоришь? Занятно. Ты что, правда думаешь, что геометрический метод старика Декарта поможет нам разгрызть этот орешек?

Он опустил свою влажную руку на бронзовый круп.

— Итак, если я тебя правильно понял, в центр ты поместил фонд Теодора Робинсона и девушку из Бостона, Алину Малетра. Допустим… Проблема лишь в том, что директор музея только что вылил на нашу версию с «Кувшинками» — или с любым другим произведением Моне, не обязательно предсмертным, — ушат холодной воды.

— Знаю… Хотя, если честно, по-моему, он темнит. Что за профессиональные тайны?

— По-моему, тоже. Но я слабо верю в историю о забытых на чердаке розового дома картинах великих импрессионистов.

— Пожалуй. В любом случае Дюпены никак не связаны ни с «детской» версией, ни с «живописной». Поэтому я поместил их в мертвый угол. Как, впрочем, и Амаду Канди.

Серенак продолжал изучать набросок. С его лица не сходило удивленное выражение. Сильвио Бенавидиш облегченно выдохнул. В предыдущей версии «треугольника» на стороне, соединяющей вершину, озаглавленную «Любовницы», и вершину, озаглавленную «Кувшинки», у него стояло имя Лоренса Серенака. Неожиданно Серенак поднял голову и посмотрел на Сильвио долгим взглядом. Тот ткнул пальцем в треугольник.

— Остается неизвестная женщина в синем халате, — сказал он. — Я поместил ее между «Любовницами» и «Детьми».

— У тебя прямо идея фикс с этими детьми. Никто не посмеет упрекнуть тебя в непоследовательности, Сильвио.

— Но, патрон, как же иначе? Судите сами. У нас есть поздравительная открытка, адресованная ребенку одиннадцати лет, и на ней — цитата из Арагона. У нас есть надпись на внутренней крышке ящика, вырезанная детской рукой. У нас есть ребенок одиннадцати лет, убитый в тысяча девятьсот тридцать седьмом году тем же способом, что и Морваль. У нас есть любовницы Морваля, одна из которых вполне могла родить от него внебрачного ребенка…

— Ну хорошо, хорошо. Как бы то ни было, ребенок одиннадцати лет не смог бы поднять двадцатикилограммовый камень и разбить голову Морвалю. И что ты собираешься дальше делать со всем этим компотом из улик?

— Пока не знаю. Но у меня из головы не идет мысль, что какому-то ребенку в Живерни угрожает опасность. Понимаю, звучит глупо… Мы не можем посадить всех детей под колпак, но…

Лоренс Серенак дружески хлопнул его по спине.

— Об этом мы с тобой уже говорили. Я называю это «синдромом без пяти минут папаши». Кстати, что там у Беатрис? Новости есть?

— Пока никаких. Срок приближается. Я стараюсь почаще к ней заглядывать. Приношу ей кучу журналов, которыми она в меня швыряется. «Все идет как надо, ждите, шейка еще не раскрылась, о кесаревом говорить рано, ребенок сам знает, когда выбираться на свет, что еще вы хотите от меня услышать?..» И так далее и тому подобное. Это акушерки нам без конца повторяют.

— Сегодня опять туда пойдешь?

— Конечно, а как же?

— Да вот так же! Сильвио, подавляющее большинство мужиков в твоем положении пользовались бы последними деньками свободы! Пили бы напропалую и ночь напролет резались в карты! Но ты не такой! Передавай Беатрис привет. Хорошая у тебя жена, и ты ее достоин.

Он положил руку на плечо Сильвио.

— По-моему, ты последний мудрец на этой планете. Ну а я возвращаюсь в ад.

Лоренс Серенак бросил взгляд на часы. 16:25.

Он надел шлем и взгромоздился на свой «Триумф».

— Каждому свое…