Не отпускай мою руку - Мишель Бюсси (2017)

Желто-зеленые поля тянутся насколько хватает глаз, спускаются к океану полосами, разделенными узкими темно-серыми потеками лавы. Наверное, это самый однообразный пейзаж на всем острове… Над верхушками стеблей возвышается только колокольня церкви Нотр-Дам-де-Лав, напоминающей Шартрский собор в миниатюре.

Растительный лабиринт… Марсьяль долго изучал карту. Питон Мока — это старый, осыпавшийся вулкан, высота которого не достигает и пятисот метров. Никакого сравнения с нависающим над ним исполином Доломье, зато с него открывается масштабный вид на весь юго-восточный берег острова.

Софа, привстав на цыпочки, таращит глаза:

— А почему у синей дамы, вон там, видишь, зачем у нее зонтик?

Марсьяль смотрит туда, куда показывает его дочь. Почти под грязно-розовой колокольней церкви Нотр-Дам-де-Лав — статуя Девы Марии с молитвенно сложенными руками, совершенно обычная, за исключением одной детали: Пресвятая Дева держит над головой большой зонтик того же лазурного оттенка, что и ее отделанная золотом туника.

— Она защищает нас от извержений вулкана, солнышко. Здесь ее очень хорошо знают. Видишь, сколько цветов у ее ног? Это ей принесли в благодарность.

— Это благодаря ей жандармы не смогли нас поймать?

— Может быть…

— Я тоже принесу ей цветы. Мы пойдем с мамой…

Марсьяль чувствует, что сердце у него начинает биться быстрее. Он тянет дочку назад, чтобы она оставалась под прикрытием стеблей. На этой высоте туман совсем рассеялся. Он — скорее для большей уверенности, чем по необходимости, — вытаскивает из кармана карту масштабом 1:25 000. Им остается идти меньше километра, надо только спуститься к океану вдоль ручья.

— Мы пришли, солнышко! Посмотри вниз — видишь большие черные камни, уходящие в море? Это бухта Каскадов.

— И там нас ждет ма…

Софа не успевает договорить — рука Марсьяля накрывает ее лицо, и ужасный мокрый платок с силой трет губы, лезет в рот.

15 ч. 41 мин.

— Папа, мне же больно…

Я прекрасно поняла, платок — это из-за того, что я начала говорить про маму. Стоит мне о ней заговорить — папа всегда найдет способ не отвечать.

Папа наконец убирает платок от моего рта и показывает мне.

Я отдергиваюсь. Мне страшно.

Платок весь красный!

Я провожу пальцем по лицу — ничего не понимаю, у меня нигде не болит.

Папа продолжает улыбаться, как будто ничего такого не случилось. До меня не сразу доходит. Ну да, я совсем забыла, чуть выше мы нашли на деревьях фрукты. Гуаява — вот как они называются. Мне они так понравились! Я ими прямо объедалась, почти так же, как когда мы с мамой собирали ежевику в лесу Монморанси. Папа объяснил мне, что здесь они так быстро разрастаются, вытесняя все другие деревья, что люди, когда гуаявы попадаются им на глаза, выдирают их с корнем.

До чего глупо!

— Папа, теперь я чистая?

— Почти. Можно подумать, что ты накрасила губы. Хочешь на руки, солнышко?

— Я не устала…

Это правда, только в другую сторону. Я не устала… Я… я совсем выбилась из сил! Только папе я этого не показываю! Не для того я так долго спускалась с такой высокой горы, чтобы теперь заснуть. Всего за несколько минут до того, как увижу маму!

Там, в бухте Каскадов.

Если только папа не врал мне с самого начала.

— Ты вела себя как большая девочка и отлично держалась, — говорит он. — Но, прежде чем мы доберемся до моря, нам надо пройти последний кусок дороги, и нельзя, чтобы нас узнали. Жандармы продолжают нас искать. И теперь они знают, что ты переодета мальчиком.

— А что изменится оттого, что ты меня понесешь?

— Твой папа все продумал…

Папа наклоняется и достает из рюкзака уродское и грязное одеяло. Я узнаю его — это одеяло папа подобрал в гараже дамы с голубыми волосами, которая теперь в бездонной яме вместе со своей машиной.