Солнце в руке - Буало-Нарсежак (1999)

Бернар был того же мнения. Я звонила ему каждый вечер, и между нами установилась какая-то совершенно новая дружба, некое боевое товарищество. В конце концов, если бы он не был моим мужем и никогда не смотрел бы на меня взглядом, от которого я всегда чувствовала себя выпачканной, то мне было бы рядом с ним очень надежно. У него были правильные суждения и богатый опыт. Он всеми силами помогал мне преодолеть этот трудный период. После каждого телефонного звонка я чувствовала, как спадает напряжение. Тогда я ложилась и пыталась расслабиться. С тех пор как Моруччи гонялся за «Пуффином», он больше не был опасен, впрочем, я никогда серьезно и не думала, что у меня могут возникнуть неприятности. Ни одна ниточка не вела ко мне. Иногда, но все реже и реже, со мной случались приступы страха, подобные приливам во время климакса. Но я не обращала на это внимания. Я пользовалась мгновениями отдыха, чтобы войти в контакт с тем, что я называю своей внутренней жизнью. Что касается сердца, то мне не в чем было себя упрекнуть. Я просто восстановила справедливость. Но вот с разумом все обстояло иначе. На меня навалилось столько забот, что не было времени на медитацию, на переживание тех мгновений, которые полностью изменили меня. Кроме того, я начинала рассматривать свою душу как бы со стороны, и то, что я видела в ней, заставляло меня глубоко задумываться.

Итак! Почему я бросилась на шею Доминику? Потому что смертельно скучала и мне страшно надоело мое столь никчемное существование. Когда же Доминик ушел, пресытившись мной, моим горем, моей страстью, я прибегла к самоубийству, быть может, за неимением героина или еще какого-нибудь сногсшибательного наркотика. А потом пришло чудесное откровение, даровавшее мне ту восторженность, без которой я уже не могла жить. Однажды увидев другую сторону жизни, уже не имеешь права прозябать в скуке и бессмыслице. Но в конце концов даже радость изнашивается. Быть может, само обращение к Господу Богу становится лишь избитой фразой, если молишься ему постоянно. События настолько захлестнули меня, что говоривший со мной Голос начинал понемногу стираться, а я даже не обратила на это внимание. Я была полностью поглощена теперешними переживаниями, которых мне более чем хватало. В конце концов, если бы не предпринятые предосторожности, то от такой драмы можно было бы получить чувство удовлетворения, близкое к экстазу. Но тогда я предала бы Голос, спасший меня. Да, «Пуффин», окружающая меня суматоха — все это доставляло мне некоторое сумрачное сладострастие, будто я была целью потасовки между противостоящими оккультными силами. И вот к чему я все это говорю: я опасалась того страшного момента, когда сотрясавшая меня буря утихнет. Я вернусь к прежней жизни с обманутым мною мужчиной, его больной матерью и насмешливым котом. И что тогда? Где и как достать себе тот милосердный наркотик? И я еще осмеливалась говорить о своей внутренней жизни! Так, будто мне действительно хотелось спокойной уверенности, мирного обладания незыблемой правдой, в то время как моей истинной правдой были пристрастие к потрясениям, разрывам и вызовам.

Мне вдруг захотелось перечитать книги о загробной жизни, сложенные мною до лучших времен на бульваре Сен-Жермен. Мне было необходимо прочесть другие свидетельства, способные вернуть мне состояние возбуждения, когда я чувствовала себя свободной от самой себя, своих сомнений и страхов. У мамы, в моем настоящем доме, я смогу также продолжить написание своего сочинения без опасения быть застигнутой врасплох. Кстати, совсем забыла отметить, каким странным образом мне удавалось его писать. Но так как я подхожу к особенно важному моменту — отсюда и эти своеобразные психологические исследования, интересные лишь для медиков, — мне нужно вернуться немного назад, иначе читатели могут удивиться: «Когда же нашлось у нее время состряпать столь длинный рассказ?»