Солнце в руке - Буало-Нарсежак (1999)

«Пуля, — продолжал журналист, — отправлена в лабораторию на баллистическую экспертизу. Не следует забывать, что каждый снаряд имеет свои собственные черты и в некотором смысле свою родословную. В настоящее время ныряльщики исследуют морское дно вокруг „Поларлиса“, так как возможно, преступник выбросил оружие в воду, прежде чем скрыться».

— Это было бы слишком просто, — заметил Бернар. — Еще чашечку кофе, Кристина? Эта поездка тебя прямо-таки доконала. Не думай больше об этой глупой драме.

Потерянная пуля принесла мне немало бессонных ночей. На первый взгляд она не могла привести ко мне. Если полиция не доберется до пистолета, то мне нечего и опасаться. А там, где он спрятан, найти его непросто. Однако глухое волнение подтачивало меня. Напрасно я твердила себе: «Допустим, что пистолет обнаружат и меня арестуют, так как Бернар в это время находился в Париже, а его мать под присмотром сиделки. Значит, есть только один возможный виновный. Ладно. Меня будут судить. Приговорят. А что дальше?»

Именно это «дальше» и принадлежит мне. Я ускользну от своих судей через ту дверь в «иную жизнь», которая была мне указана, приоткрыта, наполовину подарена. «Позже, когда ты будешь свободна». Так вот — я была свободна! И что бы ни случилось, я уже была беглянкой. И тогда, прервав свои занятия, я открывала наобум одну из книг, моих верных спутников, которые всегда были при мне. Цитаты, свидетельства — их там было хоть отбавляй.

«При пробуждении я пыталась все рассказать медсестрам, но они посоветовали мне замолчать». (Естественно, это Великая Тайна.)… «Я и мои родители спросили у доктора, что он думает по этому поводу. Он ответил, что такое случается довольно часто: при сильных болях душа отделяется от тела». …Или еще: «Перед срывом я сама омрачала себе все прелести жизни. Теперь же полностью изменила свое поведение».

Я даже могла наизусть пересказывать некоторые отрывки, заменившие мне молитву. «Сейчас в центре моего внимания находится собственный рассудок, а тело заняло второстепенное место». И в особенности вот эту фразу, так поддерживающую меня: «С момента несчастного случая у меня часто возникает ощущение, что я могу расшифровывать флюиды, исходящие от людей». (И не только от людей, но и от животных, так как я легко читаю мысли Принца!)

Да, я — это дух. Я повторяю себе это и твержу, что ничто не может затронуть меня, однако волнение разъедает душу, как кислота. До такой степени, что я пишу эти строки в настоящем времени, будто потеряв нить времени. Но нет. Я помню каждую секунду этого ужасного дня, когда мое сердце перестало биться, будто сломавшиеся часы. Потом оно снова забилось, вот только, возможно, ненадолго…

Я находилась на бульваре Сен-Жермен, только что написала письмо с просьбой об отставке, чем была весьма удовлетворена. Зазвонил телефон. Это был инспектор Моруччи. Он казался взволнованным.

— Я уже звонил вам домой, — сказал он. — Прошу прощения за такое преследование, но выявлены новые факты, как я уже объяснил вашему мужу.

— Слушаю.

— Пуля была тщательно исследована моими коллегами в лаборатории. Она принадлежит калибру 7,65. Пока ничего особенного. Но широкой публике обычно неизвестно, что все снаряды, которые мы исследуем, тщательно сохраняются, нумеруются, классифицируются, поскольку иногда могут рассказать нам, что были выпущены из оружия, уже находящегося у нас. Или же пистолет, из которого был произведен выстрел, однажды всплывает, и тогда уже идентифицируют убийцу.

Я прервала его:

— Вы нашли пистолет?

Должно быть, мой голос дрожал. Чувства были сильнее меня. Как могла полиция обнаружить оружие, которое я собственноручно запрятала на самое дно сундука? Какая же я идиотка! Наоборот, все, что рассказывал Моруччи, было скорее обнадеживающим.

— Нет, — продолжал он. — Но в данном случае важно совсем не это. По крайней мере, на данном этапе.

— То есть как?