Не отпускай - Харлан Кобен (2019)

– Ребята игнорировали запреты?

– Такое бывало.

– И что они тогда делали?

– Ничего. Проходили за знаки.

– А вы что делали?

– Ничего.

– Ничего?

– Возможно, говорили им, что они нарушают право частной собственности.

– Возможно? – спрашиваю я. – Или говорили?

– Иногда, думаю, говорили.

– И как именно вы это делали?

– Что вы имеете в виду? – снова повторяет он.

– Просветите меня. Парень прошел за знак. Что вы предпринимали в таком случае?

– Почему вы спрашиваете?

Я подпускаю в голос немного резкости:

– Ответьте, пожалуйста, на вопрос.

– Мы выпроваживали незваного гостя. Напоминали, что он нарушает право частной собственности.

– И кто ему напоминал? – уточняю я.

– Не понимаю.

– Вы лично напоминали?

– Нет. Нет, конечно.

– Тогда кто?

– Один из охранников.

– Они охраняли лес?

– Что?

– Знаки начинались ярдах в пятидесяти от вашей ограды.

Энди Ривз размышляет.

– Нет, охранники так далеко не уходили. Им поручали охранять периметр.

– Значит, вы, возможно, не видели нарушителя, пока он не подходил к ограде?

– Я не понимаю, какое это имеет отношение…

– Как вы обнаруживали нарушителя? – спрашиваю я, заходя с другой стороны. – Полагались на зрение охранника или у вас стояли камеры?

– Думаю, у нас было несколько…

– Думаете? Вы не помните?

Я испытываю его терпение. Делаю это не без умысла. Ривз начинает постукивать ногтем по столешнице. Я обращаю внимание: ноготь длинный. Потом Ривз сияет зубастой улыбкой и снова сипловато произносит:

– Я больше не собираюсь терпеть вашу наглость.

– Да, прошу прощения. – Я наклоняю голову. – Позвольте мне спросить у вас вот что. Почему на территории «Министерства сельского хозяйства», – показывая кавычки обеими руками, цитирую я, – в «офисном комплексе» ночью приземлялись вертолеты-невидимки «Блэк хок»?

«Бросай микрофон»[27], как могла бы сказать одна из моих крестных дочерей.

Этого Энди Ривз не ожидал. Челюсть у него отвисает, хотя и ненадолго. Взгляд становится жестким. Широкая улыбка сменяется гримасой – рот стиснут, как у рептилии.

– Я понятия не имею, о чем вы говорите, – сипит он.

Я стараюсь переглядеть его, но у него с визуальным контактом нет проблем. Мне это не нравится. Мы все считаем, что визуальный контакт – это здорово, это знак честности, но, как и в большинстве других случаев, его избыточность указывает на конфликт.

– Это было пятнадцать лет назад, Ривз. – (Он не сводит с меня взгляда.) – Меня не волнует, чем вы там занимались. – Я стараюсь, чтобы в моем голосе не появилось умоляющих ноток. – Мне просто нужно знать, что случилось с моим братом.

Точно та же громкость, точно та же модуляция, точно те же слова:

– Я понятия не имею, о чем вы говорите.

– Моего брата звали Лео Дюма.

Ривз делает вид, что вспоминает, пытается вытащить это имя из своего банка памяти.

– Его сбил поезд. Вместе с ним погибла девушка по имени Дайана Стайлс.

– А, дочь Оги. – Энди Ривз покачивает головой, как это делают люди, говоря о чьей-то трагедии. – Ваш брат был тем молодым человеком, который погиб вместе с ней?

Он знает это. Я знаю это. Он знает, что я знаю.

– Сочувствую.

Снисходительность стекает с его голоса, как кленовый сироп со стопки блинчиков. Делает он это, конечно, намеренно. Наносит мне ответный удар.

– Я уже вам сказал: мне все равно, чем вы там занимались, на базе, – делаю я новую попытку. – Так что, если вы хотите, чтобы я перестал копать, вам нужно только сказать мне правду. Если только…

– Если только что?

– Если только вы не убили моего брата, – отвечаю я.

Ривз не заглатывает эту наживку. Он вместо этого демонстративно смотрит на часы. Потом переводит взгляд на стариков, начинающих собираться у рояля.

– Перерыв окончен. – Он встает.