Порочные - Мира Вольная (2020)

Еще тревожила Стеф… Что они с ней сделали, как заставили выступить по пятому, сказать все то, что она сказала? И что с ней сделают, когда ее услуги перестанут быть востребованными, когда шумиха вокруг нее утихнет?

Черт, если выберусь, первым делом потребую телефон и воды.

Да когда же покажется аэропорт?

Сил оставалось совсем мало, тело слушалось все хуже и хуже, собственные вдохи и выдохи гремели в ушах, кровь почти кипела, адреналин поднялся до того уровня, когда вместо того, чтобы помогать, только мешал, застилая глаза пеленой, сужая зрение. Да и бороться с волчицей становилось все сложнее и сложнее, как и сохранять внимание, чтобы не напороться на острую ветку, шишку или еще что-нибудь.

Мне не продержаться дольше двадцати минут.

И казалось, что Реми совсем рядом, что я слышу хруст веток под его лапами, тяжелое дыхание, рычание, клацанье зубов.

Серьезно, блин, зубов? Он хочет меня снова укусить?

Давай, Эмили, поднажми.

Но поднажать не получалось, я, наоборот, поняла, что стала терять в скорости. Мышцы дрожали, натягивались и скручивались, боль долбила в ногу отбойным молотком, простреливала до самого бедра, рикошетила в позвоночник.

В какой-то момент я вообще перестала понимать, где нахожусь, казалось, что бегу совершенно не в ту сторону, что в какой-то момент просто свернула не туда. И паника захлестнула удушливой волной, свела челюсти, разрезала ножом туго натянутые нервы, хлестнула вдоль спины. Но остановиться я позволить себе не могла.

Нет. Не в этой жизни.

Я втянула в себя кинжально острый воздух и чуть не споткнулась.

В нос ударил запах. Ударил резко, наотмашь, без предупреждения. Запах керосина, горячего асфальта, шин, нагретого металла, еще какой-то химии, а потом совсем-совсем рядом я услышала шум машин, и только после увидела впереди дорогу, участок сухой травы перед ней, еще дальше — само здание.

Я бежала с востока, и здание стояло торцом, блестело начищенным стеклом на солнце, отбрасывало длинную тень, шумело голосами и клаксонами таксистов. Это должно было придать сил, но почему-то сработало хреново…

Давай, Эмили.

Я рванулась вперед, заскулила в голос, не в силах больше сдерживаться. Я бы взвыла, чтобы меня заметили, но опасалась, что все еще слишком далеко, что меня никто не услышит, а на этот вой уйдут последние силы.

Обидно не дотянуть до конца, обидно просрать все из-за собственной несдержанности.

Я бежала так быстро, что почти не ощущала земли под лапами, редеющие деревья, трава и кусты слились в размытое пятно. Вдохи стали совсем короткими, выдохов как будто и не было.

И впервые за все время бега я отчетливо услышала рычание оборотня за спиной. Яростное, предупреждающее, угрожающее. Оно было очень громким и… очень рядом. Гораздо ближе, чем я предполагала. И оно… заставило волчицу давить на мой разум с новой силой, еще отчаяннее, еще жестче.

Ты ошибаешься… Ошибаешься…

Он не нужен тебе, он не твой волк…

Инстинкты раздирали на куски, на мокрые скользкие ошметки плоти так же, как воздух драл легкие и глотку. Желание выжить и желание подчиниться оборотню. Ярость и ненависть и страсть и страх.

Когда кончик моей морды показался из леса, его зубы клацнули у ноги. Звук, как выстрел, заставил взвиться и дернуться, напугал до судорог и животного ужаса, до желания жалобно заскулить.

Еще чуть-чуть.

Последние несколько метров.

Я так устала, я так чертовски устала, что каждое следующее движение вспарывало изнутри когтями и зубами. Мышцы одеревенели, голову начало сдавливать, скрежетало наждачной бумагой в горле.

Давай, Бартон.

Это не твой волк. Не твой.

Если поймает тебя, он никогда не отпустит, не позволит заниматься тем, чем занимаешься. Запрет в клетке без окон и дверей и будет насиловать, трахать, пока не родишь ему щенков, возможно, бить. В нем есть это. Эта жажда насилия, скользкая, мерзкая потребность причинять боль.