Порочные - Мира Вольная (2020)

Но волчица оказалась сильнее. Колебалась не больше секунды, а потом все же сдвинулась с места, направилась к лесу. Она считала оборотня, ведущего ее за собой, достаточно сильным, чтобы он мог ей приказывать, достаточно сильным, чтобы он мог защитить ее и будущих щенков, достаточно ловким и умелым, чтобы обеспечить пищей. Запах волка нравился ей больше запаха Марка, гены засранца лучше подходили для будущего потомства, было меньше рисков родить слабых, больных или мертвых волчат.

Дерьмо.

Неужели инстинкты зверя все же сильнее? Неужели все вот так и закончится? Я не хотела, не могла в это верить. Я не желала слепо подчиняться. Все во мне скреблось, царапалось и корчилось от этой мысли.

Инстинкты…

Что-то… что-то должно быть в этом, какой-то выход. Инстинкты…

Волчица стала сильнее, забрала себе контроль, потому что испугалась. Сильно испугалась. Быть отвергнутой, брошенной, ненужной, остаться одной. Одной…

А что если… Если попробовать испугаться обратно? Что если попробовать…

Реми не бежал, шел спокойно, будто в его распоряжении было все время мира. Серая шкура лоснилась, двигались под ней мышцы, тяжелые лапы сминали траву. И так же медленно волчица следовала за ним. Просто шла, просто двигалась почти след в след не в силах противиться приказу того, кого считала парой, не находила причин для сопротивления.

А я сосредоточилась на страхе. На своем страхе, на своем кошмаре, на своих мыслях, ощущениях, инстинктах. Больше человеческих, чем волчьих.

Воспоминания о стае хлынули без усилий. О стаях. Джефферсона и Макклина, о Филиппе и Дилане. Я вспоминала все. Удивительно четкие картинки мелькали перед глазами: неразлучная троица — Крис, Арт и Марк — в их «форте», суровый, но такой надежный Аллен, Макклин на байке, «Берлога», какой она была в моем детстве и какой она стала сейчас, мой первый оборот и первая охота, мои первые попытки играть на гитаре, первый поцелуй с Маркусом в Доме на утесе, его руки и глаза, его самоуверенная бесящая улыбка. Я вспомнила его зверя — красивого и сильного, запах, рычание и смех, я вспомнила дома в стае, улицы, метки волков на деревьях, озеро, шумные вечеринки, безрассудные споры, свою первую поддержанную тачку и то, как отец учил меня водить, как мама заплетала мне на ночь косы, чтобы утром было проще расчесывать волосы. Вспоминала Анну и ее волчонка, кровь на сбитых коленках, перебранки с Хэнсон, самое радостное лето в жизни. Оно пахло ванильным мороженым, кукурузными чипсами и брызгами фонтана на площади в Торонто. Я чувствовала в то лето себя такой свободной, такой самоуверенной, наглой девчонкой, способной на все. Способной сдвинуть горы, покорить весь мир, способной даже обратить на себя внимание такого самоуверенного засранца, как Маркус Джефферсон. В то лето я первый раз постриглась, первый раз выкрасила волосы. Получилось ужасно, но мне нравилось. В то лето я даже думала о том, чтобы набить татуировку или проколоть нос.

А теперь…

Если я пойду сейчас туда, за ним…

Больше ничего этого не будет, никогда не будет. Ничего. Он посадит меня в клетку, в тесном, темном подвале, запрет, закроет, замурует ото всех.

И пришла боль, паника и страх, мой, а не животный, ужас. Настоящий дикий ужас, от которого в горле пересыхает, от которого леденеют пальцы, от которого судорогой бьет тело и перестает стучать сердце…

…волчица дернулась…

Я никогда больше ничего из этого не увижу, я никогда больше не буду есть с Артом фисташковое мороженое, я никогда больше не смогу дотронуться до Джеффресона, я никогда больше не увижу никого из стаи, Крис, Конарда, Джеймса, никогда не зайду в «Берлогу», не попробую их пива и стейков. Я умру в клетке, навсегда останусь в ней, если сделаю хотя бы шаг, и боль затопит меня с головой, боль и бессилие…

Навсегда. Вечно.

…волчица жалобно и тихо тявкнула…

Теперь без стаи. Совершенно одна.