Чужая земля - Игорь Пресняков (2005)

– Нет, раз уж мы встретились, давайте по порядку, – Наум Оскарович посмотрел на старую фотографию, затем сосредоточенно уставился вдаль. – Мы расстались весной двадцать пятого… Помню, отлично помню ваш последний визит.

Я тогда не понял, что он был прощальным…

В июне у меня вышел большущий скандал в газете, я взял расчет, махнул на все рукой и уехал в Москву поступать в Институт кинематографии. Успешно выдержал экзамены, был зачислен на первый курс. В город вернулся в начале сентября – за теплыми вещами, ну и так, отметить с друзьями поступление. Тут-то мне и рассказали, что вы с Полиной уехали. Ходили слухи, будто Черногоров вас «заел», не давал дочери никакой жизни и был против вашей свадьбы. Помню, все вам сочувствовали, даже люди незнакомые. Вихров меня донимал вопросом: «Куда они могли податься?» А я отвечал, что у Андрея и в Сибири, по старой службе, связи остались; и в Ленинграде, как я слышал, – родственники. Мы-то твердо были уверены, что вы на родине остались.

– Не совсем, – вздохнул Рябинин. – Слишком уж многое к тому времени произошло.

– Ну, ясное дело! – хмыкнул Меллер. – За здорово живешь на чужбину не уезжают.

Он достал из кармана стеклянный тюбик и сунул в рот таблетку валидола.

– Болит? – участливо справился Рябинин.

– Под погоду, – поморщился Наум Оскарович. – А еще этот перелет, фестивальная суета…

– В нашем возрасте все подряд доставляет неприятности, – согласился Андрей Николаевич.

– Оно и верно.

– Слушай, Наум, делить нам нечего, люди мы пожилые, знаем друг друга с молодости, – быстро заговорил Рябинин. – Давай, как договорились еще в двадцать четвертом, – на «ты»!

– Давай, – пожал плечами Меллер и кротко улыбнулся. – В самом деле, чего старикам делить? Ну, Андрей, рассказывай как жил эти годы; восполняй, так сказать, неизвестный мне промежуток.

– А не переместиться ли нам в кафе? – предложил Рябинин. – Здесь неподалеку есть тихая уличная пиццерия. Сядем на открытом воздухе, будем наслаждаться солнышком… Кстати, у меня там через полтора часа встреча.

– Ну идем, – ответил Меллер. – Попробуем ваши буржуйские разносолы.

– Что ты, Наум! Я сам в Италии впервые, – рассмеялся Рябинин. – Ради тебя, брат, и приехал.

* * *

– Мы встретились с Полиной в Париже, – сделав глоток кофе, начал рассказ Андрей Николаевич. – «Значит, решено? Все мосты сожжены? – спросила она меня. – Что ж, пусть так, я на все согласна…» Некоторое время мы жили в доме ее тетушки, Надежды Леонидовны. В конце сентября поженились.

Найти в Париже более или менее сносную работу было невозможно. Десятки тысяч таких же, как мы, эмигрантов перебивались с хлеба на квас. Тетушка Полины предложила нам некоторый капитал для начала новой жизни. Я попытался отказаться, но жена решительно настояла, уверяя, что деньги, которые нам передавала Надежда Леонидовна, были выручены за часть фамильных драгоценностей. «Эти прабабушкины безделушки переправили к тетушке в Париж после Февральской революции, – пояснила Полина. – Расценивай их как мое приданое». Оговорившись, что приданого мне вовсе не нужно, я принял деньги как долгосрочный кредит нашей молодой семье.

Мы переехали в маленький городок в Лангедоке, купили автомастерскую и небольшую ферму в пригороде. Жена поступила в местную школу учительницей немецкого, а я трудился над созданием крепкого семейного очага. В июле 1926-го у нас родился первенец – Владимир; через три года – второй сын, Михаил; а спустя еще семь лет – дочь Анастасия. Понемногу жизнь устраивалась. Казалось, ничто не угрожает нашему счастью, да случилась война…