Чужая земля - Игорь Пресняков (2005)

– Эх, Наум, Наум… Чудак ты человек! – Рябинин пытался подыскать какие-нибудь мягкие слова. – Как и все, по большому счету, советские люди – наивные и легковерные. Неужели ты так и не понял, что истинный коммунизм по Ленину и Сталину – это тот, который ты строил в лагере?

Меллер посмотрел на приятеля диким испуганным взглядом и срывающимся голосом ответил:

– Если это принять, то как тогда жить? После тюрем, лагеря, унижений – еще и надежду потерять?

– Пожалуй, ты прав, – поспешно согласился Рябинин и опять перевел разговор на общих знакомых.

Меллер заказал себе большой стакан «Граппы» и, поминутно прихлебывая, стал рассказывать:

– …Кошелев подался на Магнитку, потом сидел в главредах в какой-то новосибирской газете… Непецин, твой товарищ, после войны возглавлял наше областное управление внутренних дел, генерал… Ах да, помнишь ли ты Змея?

– Мишку, вожака беспризорных?

– Ну да. Вот чудесная история. Я о нем даже документальный фильм снял.

– Откуда такая честь? Он что, Кремль ограбил?

– Слушай. Мишка отбыл в исправительной колонии свой срок, вернулся в город и через биржу труда поступил разнорабочим на «Красный ленинец». Вечерами учился, сдал курс за среднюю школу и на разряд слесаря. Потом, года через три, поступил на рабфак, а затем – на мехфак университета.

По окончании работал на том же «Ленинце» механиком, мастером, инженером, а с сорокового года – и главным. Вот метаморфоза! Передал ему Бехметьев, к тому времени уже старик, все дела. Важный Мишка стал, серьезный; женился даже…

– Не на Катерине ли Мещеряковой? – вспомнил Рябинин.

– Нет, Мещерякова вышла замуж за младшего сына того самого Бехметьева (он позже погиб под Орлом). Так вот, стал Мишка Ужакин, по кличке Змей, важным. С началом войны он перевозил завод на Урал, налаживал там производство снарядов. С первого дня писал заявления с просьбой отправить его добровольцем на фронт. Не отпускали. Однако году в сорок третьем случилась какая-то неприятность. Ужакина сняли с должности и отправили в часть. Он командовал ротой, полком, отличился в боях на Буге и получил Героя. Посмертно. В нашем городе его именем названа улица, детдом, есть музей.

– Детдом? – не удержался от улыбки Рябинин. – Думаю, Мишка не порадовался бы – чего-чего, а детдома он как раз и не любил.

Меллер пожал плечами:

– Кто знает? С той беспризорной поры Михаил сильно переменился, в прямом смысле слова перевоспитался.

– Прямо-таки чудеса! – развел руками Рябинин. – Хотя… – он задумался, – были в Змее еще в те годы некий вызов, смелость, жажда поступка…

Наум Оскарович осушил стакан до дна и прищелкнул языком:

– Вот мы к юбилею Героя Советского Союза Михаила Ужакина, ко дню, когда ему исполнилось бы пятьдесят лет, и сняли документальный фильм… Кстати, Андрюша, все хотел тебя спросить о Старицком…

Рябинин вздрогнул.

– …Тогда все сплетничали, будто вы вместе уехали: ты, Полина и Георгий. Как он? Наверняка уж коммерцию на сотни миллионов ведет?

– Да нет, – понурился Рябинин. – Его давно нет в живых… Мы расстались с ним в Нью-Йорке, в начале августа 1925 года. Георгию понравились Соединенные Штаты, там он и решил жить. Я писал ему на номер в отеле, потом получил новый адрес. Так мы и общались – редкими открытками три-четыре раза в год.

Андрей Николаевич вспомнил тот ясный июльский день тридцать первого года. Было утро воскресенья. Он сидел на крылечке своего дома и курил папиросу. Проходящий мимо почтальон Жослен протянул ему свежие газеты и единственное письмо.

– Из Америки! – многозначительно подняв брови, сказал почтальон.

Почерк на конверте был незнакомым, и уже это насторожило Андрея. Внутри он нашел маленький квадратик бумаги с напечатанным на машинке текстом: