Заводной апельсин - Энтони Берджесс (2015)

– Ну так вот, значит, я позвонил нескольким людям, которых может заинтересовать ваша история. Вы можете стать очень мощным оружием, в том смысле, чтобы наше подлое правительство лишилось всяких шансов на предстоящих выборах. Один из главных козырей правительства – то, как оно последние несколько месяцев теснит преступность. – Он снова внимательно посмотрел на меня поверх наполовину выеденного яйца, и вновь я подумал: вдруг он знает, какую роль я сыграл в его zhizni. Однако он как ни в чем не бывало продолжал: – Брутальных хулиганствующих юнцов стали привлекать для работы в полиции. Вовсю начали разрабатывать антигуманные и разрушающие личность методы перевоспитания. – И пошел чесать, и пошел, да все такие слова научные, бллин, и этакий bezumni блеск в глазах. – Мы, – говорит, – уже все это видели. В других странах пока что. Но это ж ведь лиха беда начало. И оглянуться не успеем, как получим на свою голову весь аппарат тоталитаризма. – Эк, думаю, его зацепило-то, а сам потихоньку желток выедаю да тостом захрупываю.

– А я-то, – говорю, – тут при чем, сэр?

– Вы? – слегка tormoznulsia он, все так же bezumno блуждая взглядом. – Вы живое свидетельство их дьявольских козней. Народ, обычные простые люди должны знать, они понять должны… – Бросив завтрак, хозяин встал и заходил по кухне от раковины к кладовке, продолжая громко витийствовать: – Разве хотят они, чтобы их сыновья становились такими же несчастными жертвами, как вы? Не само ли правительство теперь будет решать, что есть преступление, а что нет, выкачивая жизнь, силу и волю из каждого, кого оно сочтет потенциальным нарушителем своего спокойствия? – Тут он несколько приуспокоился, но к выковыриванию желтка не возвращался. – Я статью написал, – говорит, – сегодня утром, пока вы спали. Через денек-другой выйдет, вкупе с фотографией, где вы избиты и замучены. Вам надо ее подписать, мой мальчик, там полный отчет о том, что с вами сделали.

– Да вам-то с этого, – говорю, – что толку, сэр? Ну, в смысле, кроме babok, которые вам за эту вашу статью заплатят? Я к тому, что зачем вам против этого самого правительства так уж упираться, если мне, конечно, позволено спрашивать?

Он ухватился за край стола и, скрипнув прокуренными желтыми zubbjami, говорит:

– Кто-то должен бороться! Великие традиции свободы требуют защиты. Я не фанатик. Но когда вижу подлость, я ее стремлюсь уничтожить. Всякие партийные идеи – ерунда. Главное – традиции свободы. Простые люди расстаются с ними, не моргнув глазом. За спокойную жизнь готовы продать свободу. Поэтому их надо подкалывать, подкалывать! – И с этими словами, бллин, он схватил вилку и ткнул ею – raz! raz! – в стену, так что она даже согнулась. Отшвырнул на пол. Вкрадчиво сказал: – Питайся, питайся получше, мой мальчик, бедная ты жертва эпохи! – отчего я с совершенной ясностью понял, что он близок к помешательству. – Ешь, ешь. Вот, мое яйцо тоже съешь.

Однако я не унимался:

– А мне что с этого будет? Меня сделают снова нормальным человеком? Я смогу снова слушать Хоральную симфонию без тошноты и боли? Смогу я снова жить нормальной zhiznnju? Со мной-то как?

Он бросил на меня такой взгляд, бллин, будто совершенно об этом не думал, будто моя zhiznn вообще ерунда, если сравнивать с ней Свободу и всякий прочий kal; в его взгляде сквозило какое-то даже удивление, что я сказал то, что сказал, словно я проявил недопустимый эгоизм, требуя чего-то для себя. Потом говорит:

– А, да. Ну, ты живой свидетель, мой мальчик. До едай завтрак, и пойдем, посмотришь, что я написал, – статья пойдет в «Уикли Трампет» под твоим именем.