Красные камни - Владислав Савин (2019)

Наш путь был не вечным, всего полсотни шагов – оттого я осталась в накидке, сорвать ее не успело. Зато перед самым входом в храм мою шляпу сдуло, и прямо в лужу – пришлось мне волосы капюшоном плаща прикрыть. Нас встречал сам отец Паскуале, настоятель – я должна была первым делом исповедаться перед ним, покаяться в своих совершенных грехах. Что ж, отче, я никого не предавала, не впадала в грех чревоугодия (стройность берегу), равно как и в скупость (в СССР нет капиталистов, зачем копить богатство), и в бессмысленное расточительство. И грех гнева куда-то ушел, даже когда мне показали очередной опус месье Фаньера, это он меня пытался изобразить – как я (некоторое внешнее сходство есть), голая и с чертячьими рожками (фу, безвкусица!), ночами летаю над Нью-Йорком на метле (тогда бы уж лучше на Ту-16 с атомными бомбами – ну что за вред Америке от мелких пакостей мирным обывателям) – ну просто убого и смешно! Грех смертоубийства – да, было и это (вспоминаю бандеровскую мразь в Киеве, девять лет назад), но вы спрашиваете, отче, испытывали ли я тогда ненависть к врагам? Нет, в тот момент не испытывала, слишком быстро все произошло, и мои руки сработали раньше, чем рассудок. И я не сожалею о содеянном – поскольку иначе эти твари убили бы меня, и самым жестоким способом, а лавры святой великомученицы меня пока что не привлекают. Грех гордыни – есть немного, отчего я не должна гордиться собой, своим мужем, своей страной и народом, если это заслуженно? И конечно, есть грех сладострастия – отче, вот не понимаю я, почему по католической вере женщина не должна удовольствие получать, даже со своим венчанным супругом, а лишь ради «плодитесь и размножайтесь», как, прости господи, скотина какая, корова или овца? Однажды утром моя четырехлетняя Анечка невинно спросила: «Мама, ты так кричала, тебе было больно?» А ведь мы с Юрием, уединяясь вечером, всегда плотно закрывали дверь в нашу спальню, – но выходит, все равно было слышно в детской, в другом конце квартиры. «Нет, доченька, мне было очень хорошо», – признаю этот свой грех, отче, и готова принять за него наказание. Хотя бы в виде дантовой бури, которую Господь наш иногда насылает на меня наяву, беря с меня штраф в виде унесенных ветром зонтиков и шляп – пусть это будет малой платой за мое земное счастье, но прости меня, Господь, я не могу иначе! Вы отпустите мне этот невеликий грех, святой отец?

Затем была литургия, которую вел сам отец Паскуале, со всеми служителями собора. Все же наша католическая вера имеет перед русской православной то преимущество, что во время службы ты сидишь, а не стоишь. Мне было скучно, и, как мне показалось, большинство присутствующих (не только ребята из моей охраны) также с нетерпением ждали окончания. Затем нас причастили (дали хлеб, без вина, в отличие от православных), соборовали – и Юрий следил за всем так, словно меня вот сейчас попробуют убить! Когда в середине прозвучало «оглашенные, изыди», после чего, по канону, все, кто не принадлежит к католической вере (а тем более и вовсе некрещеные атеисты), кому, однако, дозволялось до того присутствовать, должны покинуть храм – никто этому не последовал, и отец Паскуале этого будто не заметил, хотя отлично знал, что здесь присутствуют не только люди от Пономаренко, но и представители Московской Церкви, в роли наблюдателей, и еще журналисты с фотографами. Выходит, верно сказал вчера мой рыцарь: «Не мы для веры и канона, а они для нас»?