Обещания богов - Обещания богов (2022)

Краусу не пришлось просить более точных указаний — достаточно было повторить короткое движение нациста, тоже державшего пистолет в руке. Резко передернуть затвор, который странным образом поднялся и сложился, как механическая рука, и дело сделано: пуля скользнула в ствол.

Двое остальных повторили движение, и Симон, услышав щелчки, задрожал. Теперь ему действительно не терпелось перейти к делу.

59

С дождем им повезло — бросив взгляд в глубину цепочки дворов, они удостоверились, что там никого нет. Обычно Mietskaserne была городом в городе. Тут жили, ели, спали и работали тоже. Бо́льшую часть времени снаружи, во дворах. Ремесленники, торговцы, поставщики и разносчики всех мастей оккупировали двор, перетаскивая затем свои орудия труда и товар в квартиры. Настоящая клоака, воняющая разогретым добела металлом и гнилыми овощами. Прибавьте к этому орды детишек и крыс…

Но сегодня — nichts[108].

Местные попрятались от ливня. Они пересекли первый двор, потом второй. Дождь хлестал с невероятным шумом, глухим и низким под козырьками подъездов, звонким и рассыпчатым на открытых пространствах. Каждый двор был не больше тридцати квадратных метров. Симон вспомнил, что таково минимальное пространство, чтобы развернуть пожарный шланг…

На входе в третий Hof Бивен остановился, и его команда тоже. Ноги уже промокли по самую щиколотку. Посмотрев в лужу, Симон заметил их отражение: три человека в кожаных плащах и еще один в макинтоше, все четверо в шляпах — весьма впечатляюще.

Бивен оглядел фасады, окна, закрытые мастерские и лавочки. По-прежнему ни одной крысы, рискнувшей намочить себе хвост. Кивком он приказал Симону следовать за собой. Двое других остались в укрытии.

Они наискосок пересекли двор и нырнули в подъезд. Их остановил запах. Вонь мочи, отбросов, разложения встала стеной, не давая пройти. Симону потребовалось несколько секунд, чтобы зрение приспособилось к полутьме. Их молча разглядывали десятки пар глаз. Малолетки, сидящие на ступеньках или на полу или просто прислонившиеся к перилам. Крошечные лица, вытянувшиеся от голода и скуки, бледные, как у чахоточных.

Ударом ноги Бивен отпихнул нескольких с прохода — старые добрые рефлексы СА — и двинулся наверх. Симон сказал себе, что эта лестница ни за что не выдержит сто двадцать килограммов гестаповского веса, но конструкция устояла. Симон пошел следом.

Еще несколько пролетов, и призрачная ребятня была забыта. Новым препятствием стала темнота. В этой трущобе не было ни единого источника света. Только беспрестанный стук дождя, бьющего по стенам, окнам и, казалось, проникающего внутрь здания. На ощупь они стали подниматься на верхние этажи. У Симона возникло ощущение, что он ползет по перевернутому колодцу.

Второй этаж. Они даже не взглянули на коридор, ведущий направо и налево. Снова ступеньки. Симон со своим люгером двигался в кильватере у нациста, не веря в происходящее.

Третий этаж. В этот момент он увидел перед собой башмаки Бивена — светло-коричневые туфли на шнуровке, категорически не подходящие к его черным брюкам. Образ этого неотесанного мужлана, совершенно не умеющего одеваться и в то же время обладающего властью над жизнью и смертью множества берлинцев, вызвал у него нервный смешок.

Бивен подал выразительный знак: направо. Они скользнули в коридор и на мгновение невольно застопорились. Ожидавшее их зрелище не вязалось ни с чем знакомым, если только ты не троглодит, закопавшийся в городе под бомбами.

Штукатурка лохмотьями сползала со стен, дыры были прикрыты картонками, а сам коридор, забитый остовами велосипедов и горшками с мертвыми растениями, был усеян ведрами, собиравшими влагу небесную.

Бивен переступил через первое ведро и двинулся дальше. Симон не отставал.

— Крапп живет в глубине, — процедил Бивен, держа в левой руке нечто вроде размокшего плана.