Обещания богов - Обещания богов (2022)

Эрнст Менгерхаузен стоял в глубине кабинета перед застекленной дверью, выходящей на балкон, расположенный вровень с садом. В солнечной взвеси его профиль вырисовывался как вывеска из кованого металла: маленький пузатый человечек с рыжей шевелюрой, курящий трубку с длинным резным чубуком.

Секунду спустя медсестра испарилась, оставив Минну одну в кабинете с лакированной мебелью точь-в-точь как в каком-нибудь бюро нотариуса XIX века, пока эта сволочь курила, важно задрав нос.

У нее мелькнула мысль: убить гада немедленно. Воспользоваться моментом, когда они одни, чтобы раз и навсегда избавить мир от подобной мрази. Выколоть ему глаз перьевой ручкой или воткнуть нож для бумаг в горло…

— Что вы ищете? — поинтересовался он, возвращаясь с трубкой в зубах к письменному столу, а предварительно закрыв дверь на балкон. — Скальпель? Пистолет?

Менгерхаузен от души рассмеялся и уселся за стол. Он походил на одну из традиционных картинок, которые можно купить в сувенирных лавках Баварии. Ему не хватало только Lederhose[156].

— Присаживайтесь, фройляйн фон Хассель. И не устраивайте тут мелодрам. Возможно, вас привела сюда жажда мести или какая-то другая причина. В любом случае имеет смысл немного побеседовать.

Минне показалось, что ее тело вдруг стало совершенно бесплотным, и она опустилась на стул.

— Не знаю, искали ли вы меня специально, но вы явно удивились, увидев меня здесь, в месте, не имеющем ничего общего с обстоятельствами нашей первой встречи.

Минна молчала.

— Могу вернуть вам комплимент: я тоже удивлен, — добавил он, уставив на нее свою длинную трубку, будто хотел мягко ее пожурить.

Она вспомнила, как он заявил, что вырезал трубку из бедренной кости французского солдата. «Шучу, конечно», — тут же оговорился он. Как бы не так.

— Я все вам объясню, — продолжил он примирительным тоном, — и надеюсь на ответную любезность с вашей стороны.

Минна не выдержала:

— Как вы могли сжечь мою клинику?

— Каждый поступок имеет свои последствия.

— Какой поступок?

Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Все это дело выходит далеко за пределы вашей власти, да и моей тоже. Речь не о нас, фройляйн. Речь о рейхе. О Тысячелетнем рейхе, вы понимаете?

— Не вижу связи. Зачем убивать моих пациентов?

Он встал и принялся задумчиво расхаживать, сопровождая каждый шаг клубами дыма.

— Евгеника — очень давняя концепция. Соединенные Штаты с начала века применяют ее на практике. — Он повернулся к Минне. — Знаете, существуют две разновидности альтруизма — одна срабатывает на короткий срок, другая, истинная, мыслит долгосрочно. Легко пожалеть изуродованных, слабых, уязвимых. Но вот защищать их — является ли это актом милосердия и гуманности? Разве любить ближнего не означает думать о его будущем, делать все возможное, чтобы человеческие существа вместе двигались к оздоровленному благоденствию, без дефектов и уродств?

Минна изо всех сил сжимала колени и еще крепче зубы.

— Я слышала весь ваш вздор про «недочеловеков», «безнадежных калек» и «лишние рты»… — удалось ей наконец ответить. — Вы рассматриваете человечество как склад быстропортящейся продукции.

Он воздел руки в знак бессилия:

— Вы мне задали вопрос, я ответил.

— Зачем было их сжигать?

— Вообще-то, мы выступаем за более мягкие методы. Совершенно не в наших интересах идти на такие демонстративные меры. Но опять-таки вы сами нас спровоцировали.

— Я?

— Ваш эмиссар, Бивен.

Минна прикусила губу.

— Вам не о чем сожалеть, — поспешил утешить он. — Ваши пациенты были так или иначе обречены. Мы предполагали в самом скором времени перевезти их в Графенек.

— От вашего цинизма я… немею.

Он хохотнул, почти кашлянул, между двумя затяжками.