Грозное дело - Сергей Булыга (2015)

– Послали человека к Мотьке. А она сказала: нет, он к ней не приходил.

Трофим спросил:

– Крест ей давали целовать?

– Ей? – переспросил Никифор. – Крест? – и тихо засмеялся.

Трофим посмотрел на Клима. Клим спросил:

– А сами вы его искали хоть?

– А как же! – ответил Никифор. – Мы по дороге от нас к Мотьке все углы обнюхали, ощупали. И ничего нигде!

Клим подумал и сказал:

– Ладно, тогда сами сходим. И к Мотьке тоже. Но я те места плохо знаю. Дай нам кого-нибудь, чтоб указал, как к ней пройти.

– Сами найдёте, не бояре, – сердито ответил Никифор. – Да и чего там искать? Сперва до Мастерской палаты, это просто, после налево вниз по лесенке, к тем мастерицам, к их жилью, и там спросить, чтобы позвали Мотьку. Мои тоже дальше не совались, а через мастериц её позвали, и она к ним вышла. Пьяная! Под глазами черно! Нет, говорит, Марьяна не видала. И не знавала, говорит, никакого Марьяна никогда вовек! Какой ещё Марьян? И в крик! И голосить! Чуть унялась.

И Никифор широко перекрестился. Клим хмыкнул и сказал:

– Не видела! Плохо спрашивали, вот что.

– Иди и спроси лучше, умник!

– И спрошу! Трофим, айда!

И они, не попрощавшись, вышли от Никифора. Отошли немного от двери, и Трофим, не сдержавшись, спросил:

– А Мотька, это кто такая?

– Царева зазноба, вот кто! – нехотя ответил Клим. – Не приведи Господь!

И замолчал. Трофим тоже ни о чём не говорил. Шёл, вспоминал про Мотьку. Правда, ничего он толком про неё не знал, а так, иногда только слышал урывками, как кто-нибудь поминал про одну бабу, которая как будто бы царя околдовала. Трофим всегда думал, что это брехня и не обращал на те слова никакого внимания, а вот поди ж ты!..

И тут Клим опять заговорил:

– Вот ещё и этот Марьян, нам тоже очень подходящий. Ты смекай! Можно сказать, что это он из той двери выскакивал. И что! И он не отопрётся! Он же пропал. Где, спросят, пропал? А так вот прямо и сказать: к Мотьке пошёл и пропал. А они про Мотьку, ох, не любят! Даже Зюзин. А Мотьку, хоть она и ведьма, можно упросить, мастерицы с ней дружны, а ты мастерицам глянулся.

– Когда это?! – с удивлением спросил Трофим.

– А когда карлу ловил! А они тебя всем скопом лапали.

– Так то разве были мастерицы? То уродки!

– Уродки и есть мастерицы, – сказал Клим. – Или ты думал, что их тут держат для забав? Для забав у нас других найдут: румяных и толстых. А для белошвейных дел, для златошвейных только уродки и годятся. У уродок к красоте больше чутья, чем у кого, и в мастерицы только уродок и берут. Я был у них однажды в Мастерской палате. Красотища! Иной рушник в триста рублей цены, всей мастерской его работают. Три года! А после – бац! – придут и заберут, и поднесут татарину, татарин свезёт в Крым, там ханша его…

19

И тут вдруг раздалось:

– Эй!

Клим и Трофим остановились. Из бокового перехода вышли сторожа, их было пятеро, не меньше, у одного был горящий светец. Он им посветил сначала на Клима, после на Трофима, почти в самые глаза, спросил:

– Пыжов? Трофим?

Трофим утвердительно кивнул.

– С нами пойдёшь. К боярину.

– Я… – начал было Трофим, но Клим дёрнул его за рукав, и Трофим замолчал.

Сторож поднял светец над головами и велел идти. Трофим повернул туда, откуда вышли сторожа, а Клим остался на месте. Трофим со сторожами шёл по переходу. Шли, поворачивали, снова шли. Сошли по лестнице на нижнее житьё, после опять взошли на верхнее. Трофим спросил, к какому боярину они идут. Ему не ответили. Но почти сразу повернули в небольшие сени, там дальше была дверь, при ней стояли рынды. Один рында открыл дверь, второй содрал с Трофима шапку. Трофим шапку выхватил и быстро убрал за спину, переступил через порог…

И поклонился – в пояс. Перед ним, на мягкой лавке, в просторном халате, в золочёной малой шапочке сидел боярин Борис Годунов.