Грозное дело - Сергей Булыга (2015)

– Ладно, пусть будет квас, – сказал подклюшник. И усмехнулся.

– Кнута ему! – велел Зюзин.

Ефрем дал подклюшнику кнута.

– Не мажь! А то помажу! – строго сказал Зюзин.

Ефрем дал ещё – с прилипом.

– Вот так-то, – сказал Зюзин. – Это славно.

И опять спросил подклюшника, как тот попал в покойную. Подклюшник на этот раз сказал всё правильно: и что он взял квас, и что дошёл до той двери, что Марьян отвёл караульным глаза, и он, подклюшник, прошёл незаметно, затаился за печью…

И замолчал. Зюзин велел дать ещё кнута. Даже два. Ефрем дал. Ефрем бил с оттяжкой, снёс кожу. Подклюшник захрюкал. Зюзин велел продолжать. Подклюшник продолжил: царь-государь с царевичем заспорили, а он, подклюшник, выскочил, ударил царевича в висок, с левой руки кистенём, царевич упал, а он, подклюшник, побежал. И вдруг добавил: ему за это сулили триста рублей. И ещё триста за Фёдора.

– Как за Фёдора? – растерянно спросил Зюзин. – За какого ещё Фёдора?

– За младшего царевича, а за кого ещё, – сказал подклюшник. – Наследников-то двое, и надо обоих убить, чтобы третий родился. А так что? Одного убить – второй останется.

– Так ты что, – спросил Зюзин, – один взялся двух царевичей убить?

Подклюшник молчал. Зюзин велел дать ещё три кнута. Ефрем бил от души, подклюшник стонал от боли. А после затих. Голова у него свесилась.

– Хватит, – сказал Зюзин, – снимайте. Надо всё наново расспрашивать. Он же наверху про Фёдора не говорил. Вот где беда-то!

И покачал головой, заходил взад-вперёд. Ефрем и Сенька сняли подклюшника с дыбы, Сенька сбегал, принёс лёд и начал оттирать подклюшника. Пищик подчищал перо, подтачивал.

А Трофим подумал, что не вырваться ему отсюда, зря он тогда отказывался, когда Зюзин говорил, что они сами с кочергой управятся и отправлял домой. Эх, надо было ехать! А они пускай бы разгребали сами, трепали этого скота. А что подклюшник скот, Трофим не сомневался, ибо это сразу чуется: подклюшник нарочно розыск путает и на себя наговаривает, а потом начнёт на других наговаривать, и вот это – всего хуже. Знаем мы таких, навидались, и не приведи Господь ещё увидеть. Такой же оговорит да после как потянет всех…

И Трофим посмотрел на подклюшника. Тот уже открыл глаза и не мигая поглядывал по сторонам. Никакого страха в его глазах не было. И почему, думал Трофим, кочерга на него указала? Не было же его там, в покойной, при царе с царевичем, и быть не могло, а то, что кочерга скворчит, так мало ли что ведьма на неё наколдовала, а после наплела, что будто на убивца это всё. Почему он должен ведьме верить? Да она, небось, только об одном и думала, как бы это ей Трофима извести, чтобы он до правды не добрался и её Ванюшу не сгубил. А что! И верно ведь! Она ради Ванюши никого не пощадит. И так же все эти – этот подклюшник-скот, который совсем не подклюшник, а Аграфенин прихвостень, и Зюзин такой же, и Клим, и стрельцы. Да, вот так! И Трофим ещё раз осмотрелся. Ефрем с Сенькой возились с подклюшником, оттирали его льдом, пищик позёвывал, Зюзин сидел на лавке, тяжело сопел…

Но вдруг быстро встал, сказал:

– Хватит дурака валять. Пора за дело приниматься. Ну!

Ефрем с Сенькой подняли подклюшника, поставили в хомут и растянули на виску. Зюзин велел пищику читать. Пищик прочёл: я, Иван Иванов сын Кикин, Сытного дворца подклюшник, затеял злое, взял жбан квасу…

И так далее. И уже с замыслом на Фёдора. Когда пищик прочёл, Зюзин спросил:

– Так?

– Так, – сказал подклюшник.

– А кто тебя на это надоумил?

– Не помню.

Зюзин велел дать два кнута. Ефрем уже примерился бить, но тут подклюшник закричал:

– Не надо! Всё скажу!

Зюзин велел говорить. Подклюшник опять начал с самого начала: как он взял квас, как дошёл до той двери… И вдруг продолжил: