Грозное дело - Сергей Булыга (2015)

– А чтобы говорить: вот, квас несу. Спросят: кому? Скажу: не твоё дело. Да и кто будет спрашивать? Сколько нас там за день ходит?! Всех не переспросишь.

Зюзин кивнул – это верно, – и спросил дальше:

– А куда твой квас девался? Мы что-то нигде его не видели.

– Так взял кто-то, – сказал подклюшник. – А чего не брать? Кто первый увидел, тот и взял. У нас так всегда.

Зюзин опять кивнул, подумал и спросил:

– А дальше?

– А дальше я прошёл через чуланчик, встал за печью и жду. А они стоят вот здесь, при столике, и говорят.

– О чём?

– Не знаю. Грех было подслушивать.

– А убивать не грех?! – гневно воскликнул Зюзин.

Подклюшник мотнул головой, промолчал. Видно было, что его трясёт.

– Ладно, – сказал Зюзин. – Дальше.

– Они заспорили, стали шуметь. Тут я из-за печки выскочил и кистенём в царевича! Он сразу с ног долой. А царь к нему! А я обратно в дверь – и дёру!

– А Савва?

– Какой Савва?

– Истопник.

– А что мне истопник?! Мне про него наказа не было.

– А про кого был наказ?

– Про царевича.

– Чей был наказ?

Подклюшник усмехнулся и сказал:

– В другой раз ужо не проболтаюсь.

– Иерой! – с насмешкой сказал Зюзин и задумался.

Тогда Трофим спросил:

– А чем ты бил?

– Так я же сказал: кистенём, – ответил подклюшник. – Кистень у меня вот здесь был, в рукаве. – Он поднял руку и показал обрывок ремешка на запястье. – Я его после снял и утопил в отхожем месте.

– Этой рукой бил?

– Этой.

– Ты левша?

– Такой уж уродился, прости, Господи. А что?

– А царевича убили с правой, вот что! – строго ответил Трофим и так же строго посмотрел на Зюзина.

– Ну, – сказал Зюзин, – мало ли. В суете как повернёшься, так и бьёшь. – И, снова обратясь к подклюшнику, продолжил: – Ладно. Пока что всё ясно. Ты ударил. Он упал. Ты через него перескочил и в дверь. А там, на двери почти, на рундуке, Марьян этим глазами отвёл, они ничего не видели, и ты сбежал. На службе тебя не хватились?

– А кто хватится? Это не мой был день. А жбан у меня с вечера стоял запасенный. Ни у кого я его не просил, ключей не брал, смирно пришёл, взял и понёс.

– Так у вас с Марьяном всё заранее было оговорено?

– А как же. Конечно.

– И это Марьяна Мотька научила честным людям глаза отводить? Мотька?

Подклюшник молча кивнул. Зюзин усмехнулся и спросил:

– А что боярин?

– Да какой боярин?

– Да Нагой!

Это Зюзин сказал очень громко. Трофим аж вздрогнул. Да хоть бы и шёпотом, как тут не вздрогнешь? Слово на боярина – ого! Да и какое ещё слово! И кем сказано! Трофим мысленно перекрестился. А Зюзин сказал подклюшнику:

– Ты вот что, Ваня. Ты должен крепко разуметь, что всё равно будешь ответ держать. Отведём тебя сейчас к Ефрему, и он станет у тебя выспрашивать. И это будет непросто! Так что вот тебе, Ваня, совет: лучше тебе здесь во всём сознаться, и тогда там тебя не тронут. Как Бог свят! – и он перекрестился.

Подклюшник задумался. Глаза у него забегали. Потом он сказал:

– Пусть они все уйдут.

– Это всё слуги государевы, им можно! – строго сказал Зюзин. – Говори!

Подклюшник мотнул головой, помолчал.

– Ну! – строго напомнил Зюзин.

И тот начал говорить – очень негромко, заикаясь:

– Нечистая меня попутала. Марьян пришёл, сказал: дело простое. А деньги большие! Сказал, боярин скупиться не станет.

– А зачем это боярину? – как бы между прочим спросил Зюзин.

– А у него племянница, – сказал подклюшник. – Замуж её отдал, и вот уже год прошёл, а она никак не забрюхатеет. Её повели по колдунам, и колдуны сказали: на ней порча.

– Какая?

– Пока один наследник есть, второму не родиться.

– И что?

– Надо убить первого.

– И что?

– И тогда второй родится. И тогда мне ещё сто рублёв.

– А сразу дали сколько?