Грозное дело - Сергей Булыга (2015)

– В брюхо уже не лезет. Где наш воевода?

Воевода всё не шёл. Ефрем отпустил Сеньку в палаческую, а сам привалился спиной к стене, сказал, что ему всегда нужно быть наготове, и почти сразу ровно задышал. А потом начал даже и похрапывать. Трофим сидел рядом и думал, что сейчас самое время вспомнить Ефремовы слова и их обдумать, а так же подклюшниковы речи, и то, чему Ефрем учил, и что отвечать Зюзину…

Но ничего не лезло в голову, а что лезло, сразу путалось, сбивалось, Трофим смотрел на подклюшника, прислушивался, ждал…

И, наконец, дождался: раздались шаги. Шедших было несколько, не меньше четырёх, у всех сапоги были с подковками.

Но почти все они остались за дверью, а вошёл только один Зюзин. За ним пищик. Зюзин остановился посреди пыточной и уже хотел было что-то сказать…

Но увидел подклюшника, накрытого рогожей, и замер. Потом, обернувшись, спросил строгим голосом:

– Что это? – и указал на подклюшника.

– Это Иван Иванов сын Кикин, – ответил Ефрем. – Преставился.

– Как?!

Ефрем подошёл к подклюшнику и снял с него рогожу.

– Да он в кровище весь! – сердито вскричал Зюзин. – Что это с ним? – и посмотрел на Трофима.

Трофим, как научил его Ефрем, ответил:

– Становая жила лопнула, и помер.

– Тьфу! – яростно воскликнул Зюзин. – Вы ведь замучили его! Замучили! Вот балбесы безрукие!

– В другой раз будем рукастее, – сказал Трофим.

Зюзин удивлённо замолчал, взглянул на Ефрема, потом на Трофима и, повременив, сказал:

– Становая, говоришь? Ну-ну.

И подошёл к лежащему. После показал рукой – ворочайте. Сенька повернул подклюшника и так, и этак. С одного бока спина у подклюшника была сильно в крови, теперь уже почти засохшей.

– Как это было? – спросил Зюзин.

– Да вот лежал себе, – начал рассказывать Ефрем. – Мы подошли, подсели. А он вдруг как подскочит! Да как пойдёт из него кровь! Я, было, сразу подумал, может, это наш московский человек чего уделал. Ну, шильцем ткнул. Нет, смотрю, не похоже. Становая жила это, вот что это.

Зюзин повернулся к Трофиму. Трофим подумал, что сейчас про шильце спросит. Но Зюзин спросил другое:

– Чего ты из него выпытывал?

– Ну, – замялся Трофим, – ничего вроде такого…

– Говори!

– Я и не успел пытать. Он сам первый стал выспрашивать про кочергу. Ну, я и ответил, что это диковинная вещь, она всех злодеев чует, и ему всё равно не спастись бы, хоть бы он и не пришёл тогда.

– А он что? Начал отпираться? Сказал, что это не он?

Трофим молчал.

– А! Значит, сказал! – радостно воскликнул Зюзин. – А ты и поверил!

– Не поверил я!

– Но усомнился же! А он давай кричать: это не я, это меня подбили, насулили всякого! Ведь было же такое, а?

Трофим нехотя кивнул – да, было.

– А говорил, кто подбивал? – продолжил Зюзин. – Ведь называл! Так назови и ты!

Трофим посмотрел на пищика. Пищик опять смотрел в сторону. А он вместе с Зюзиным входил! И ещё раньше всё ему донёс, ещё за дверью! Тогда чего теперь молчать?! И Трофим ответил:

– Назвал. Ваську.

– Какого ещё Ваську? Говорил?

– Нет, только назвал «Васька» – и стал плевать кровью.

Зюзин мельком глянул на Ефрема, потом опять стал смотреть на Трофима. Смотрел строго, испытующе. И медленно сказал:

– Это он на Ваську говорил, на карлу. Они якшались. Ну да Ваське теперь что! Сам себя зарезал, иерой, и теперь с него спрос гладкий. А этот скот! Не побоялся же греха – на покойника наплёл! Стыдоба, прости, Господи.

И перекрестился.