Ты мой закат, ты мой рассвет - Айя Субботина (2020)

Когда мы ехали в чертову клинику, я надеялся, что моей замороченной писательнице сделают пару анализов, дадут чудо-таблетку, выпишут рецепт, рекомендации и отпустят домой. Но не успели переступить порог кабинета, как доктор сразу заявил: «Стационар и сохранение!»

И все праздники мы с кошаком живем одни.

И это тошно.

Тупо тошно - быть в тишине, в пустоте, в доме, где раньше не было ничего от моей малышки, а теперь она словно вселилась в каждую мелочь. Эти ее дурацкие подушки на стульях, одеяло для ребенка и шитье, заботливо сложенное в старенькую корзину из какой-то плотной веревки, которую привезла ее бабушка, смешная зубная щетка в розовый горох. Аромат белых колючих цветов на подушке.

Я пару раз ловлю себя на том, что просыпаюсь посреди ночи, забрасываю руку за спину и сквозь сон пытаюсь найти узкую теплую ладонь. И ничего. Встаю, брожу по дому, даже не включая свет. Пытаюсь уснуть. Хрен бы с ним - пусть бы даже лезла обниматься во сне, только бы лежала рядом.

Если бы не белая глиста - было бы совсем хуево.

Как-то спасает только то, что она все-таки не лежит в застенках, и мы видимся каждый день. И постоянно переписываемся, и созваниваемся. И теперь уже я начинаю дергаться на каждый сигнал входящего сообщения. И отвечаю почти сразу, потому что не расстаюсь с телефоном. Таскаю его то в ладони, то в кармане.

Восьмого числа - прошло почти неделя с тех пор, как Очкарика положили в больницу, а мне кажется, что целый год - я с горем пополам уговариваю врача разрешить нам выезд на пару часов.

Есть повод.

Я нашел участок под дом.

Хоть он стоит на порядок дороже, чем я рассчитывал, но, когда увидел - сразу, понял, что здесь мы и будем строиться. Уверен, когда Очкарик оценит эти виды, ее самочувствие сразу улучшится.

— Чувствую себя Кавказской пленницей, - говорит она, болезненно посмеиваясь, когда я, заворачивая ее в шубу, как маленькую веду и усаживаю в машину. Даже кошака взял по такому случаю, хоть эта мелкая зараза так орала в переноске, что я успел сто раз пожалеть о дурной, не понятно откуда взявшейся сентиментальности.

Но моя малышка рада и сияет, когда берет глисту на руки и начинает с ним разговаривать, словно он понимает и вот-вот ответит. А ведь правда что-то в тему мяучит и даже мурлычет.

Бля, ну чего меня так прет от этой идиллии? Может правду пишут, что когда женщина ждет ребенка, у ее мужа тоже что-то там происходит с гормонами?

Ехать нам почти час, так что все это время Очкарик потихоньку дремлет, сопя и обнимая уснувшего кота.

Надо думать о детском автокресле, кстати.

Я прячу эту мысль до более актуального времени, притормаживаю около огромной территории и нехотя бужу малышку. Она не сразу просыпается, а когда открывает глаза, выглядит такой сонной и теплой, что я с трудом давлю в себе желание просто тупо не возвращать ее в больницу. Хули там, неужели нельзя нанять медсестру, которая будет делать ей капельницы, следить за состоянием?

Я знаю, что нельзя. Потому что в больнице за моей малышкой присматривает целый штат врачей, и потому что - гоню от себя эти мысли, но они все время зудят над ухом - если вдруг что-то пойдет не так, лучше, когда рядом будут специалисты. Через пару секунд, а не через час, пока я довезу ее до проклятой больницы.

Нам нужно поговорить о многом. Например, когда ей станет лучше и ее отпустят, ей нельзя оставаться одной. И далеко за городом. Тем более, что почти два месяца я буду с разной периодичностью в разъездах.

— Антон... - Очкарик озирается по сторонам, и даже сквозь очки ее глаза сверкают такой яркой зеленью, что хочется прикрыться рукой, словно от слишком ярких кислотных прожекторов. - Ты... серьезно?! Мы можем жить здесь?!