После меня - Линда Грин (2018)

Судья сказал, что они должны рассматривать только фактические доказательства, а не предположения. Я думала, что показаний Фарах может оказаться достаточно, тем более что стоматолог подтвердил, что ты приходила к нему на прием и что он поставил в тот день на твой передний зуб коронку. Защита, однако, заявила, что это мог быть несчастный случай – как ты сама и сказала стоматологу, а Ли это подтвердил. Не было никакого доказательства того, что Ли выбил твой передний зуб. И даже если он его выбил, это еще не доказывает, что он поднял на тебя руку в тот день, когда ты умерла. Защита, конечно, также попыталась дискредитировать Фарах на основании того факта, что она не сказала всей правды сразу после того, как ты умерла. Когда полицейские допрашивали ее после того, как она обнаружила тебя лежащей на полу в ванной, она даже не упомянула ни о зубе, ни о крови, которую она видела раньше. Она попыталась объяснить, что просто очень боялась, что ее могут отправить обратно на родину. Она сказала, что, увидев тебя лежащей среди пятен крови, она невольно вспомнила о трагедии, произошедшей с ее близкими родственниками. Но присяжные в конечном счете ей не поверили.

Они предпочли поверить Анджеле. Анджеле, которая считает, что ее драгоценный ребенок не способен никого обидеть, и которая заявила, что ничего не знает о том, что произошло с Эммой, и – самое главное – что она, Анджела, пришла в квартиру после того, как Ли ушел на работу, и увидела, что с тобой все в порядке и что ты просто сильно устала, потому что тебе прошедшей ночью приходилось часто вставать. И именно поэтому, сказала она, она забрала «Г» к себе домой, а тебе она якобы посоветовала снова лечь спать. А ты, по ее словам, ей ответила, что вряд ли сможешь заснуть, но хочешь принять душ, чтобы попытаться как-то взбодриться. Она даже сказала, что как-то говорила Ли купить резиновый коврик для ванны, но он не захотел этого делать, потому что, по его словам, это старомодно и, более того, такие коврики быстро плесневеют.

Я знаю, что Анджела соврала, Джесс. Я наблюдала за ней, когда она давала показания. Я не отводила от нее взгляда ни на секунду. Я слушала все эти ее враки по поводу того, что она переживала о твоем психическом здоровье и думала, что у тебя послеродовая депрессия. Она сказала, что она даже начала приходить к вам домой каждое утро, потому что переживала, что ты не в состоянии полноценно ухаживать за «Г» и что у тебя в любой момент может начаться психическое расстройство. Она даже набралась наглости и заявила, что ты не проявляла больших чувств к своему малышу и что ей было боязно оставлять тебя наедине с ним надолго. Все это была чушь – одна лишь чушь. Я в какой-то момент едва не выкрикнула это из зала. Мне жаль, что меня не вызвали давать показания еще раз, потому что, если бы они это сделали, я сказала бы им правду о том, что я в своей жизни еще никогда не видела никого, кто проявлял бы такие большие чувства к своему ребеночку, как ты, причем начиная уже с того момента, когда ты сказала мне, что беременна, и не говоря уже о том моменте, когда он родился. Но вместо этого мне пришлось слушать, как Анджела нагло врет. Конечно же, она врала: я видела это по ее глазам, хотя она и пыталась прятать их под своей дурацкой челкой. Впрочем, она не могла поступить по-другому, не так ли? Ли ведь ее плоть и кровь. Я готова поспорить, что она забрала Гаррисона еще до того, как Ли ушел на работу, и что они потом вместе состряпали изложенную ею версию. Потому что, если бы она его не выгородила, ее сын сел бы за решетку и, более того, она потеряла бы «Г». Теперь же, раз Ли удалось выкрутиться, она получит своего сыночка обратно и ее внук останется у нее. И она будет ухаживать за ним, пока Ли будет на работе.