Платина и шоколад - Чацкая Настя

— Милые ребята не ебут своих баб ночью посреди коридора, Грейнджер!

Гермиона на секунду застыла с приоткрытым ртом.

Натужно усмехнулась.

— Ты врёшь, Малфой, — и посмотрела на него с сардонической улыбкой. Так, будто перед ней сидел капризный маленький ребёнок. — Прекрати так низко врать. Он встречается с Лори Доретт. И вообще, это... это бред.

— Что не очень тебе помешало лизаться с ним на моих… на глазах моих друзей.

Драко покривился, заметив в своём голосе такую громкую ревность, что даже глухой бы понял, что разговор уже ведётся отнюдь не о Миллере, а о личном и наболевшем.

Воспалённом как гнойник.

Грейнджер только вздёрнула подбородок. О, да. Конечно. У неё были свои мотивы.

Глупо донельзя.

Бесит донельзя.

Слизеринец привёл свой тон в порядок прежде, чем заговорить снова:

— Я видел их. Его и рыжую шлюху Ирэн из Когтеврана. Встретился с ними на патрулировании, том самом, когда ты была у МакГонагалл. Я снял им очки с факультета за то, что они трахались у двери в кабинет трансфигурации. Вот с ума сойти, да? Старуха бы оценила их стремление к изучению предмета.

Грейнджер фыркнула, глядя на Малфоя недоверчиво.

Потом моргнула и покачала головой.

— В любом случае, мы говорим сейчас не об этом, — не потрудившись убрать язвинку из голоса, произнесла она.

Драко закатил глаза — снова, блять — и отвернулся, демонстрируя гриффиндорке свой затылок. Ему нужно было, чтобы она не увидела ревности. И нужно было немного воздуха, не пропитанного корицей — с этой стороны, кажется, его было больше, чем там. В нескольких сантиметрах от этой заносчивой, зазнавшейся…

Мерлин, она так злила его тем, как реагировала на Миллера.

Защищала, как будто он что-то мог значить. Или как будто узнала его настолько хорошо, что действительно могла поручиться за доставучего когтевранца.

Вспомнились его слащавые улыбочки и распахнутый для всего мира взгляд.

Это называется пыль в глаза, слепая дура.

Ничего, может быть, когда-нибудь поймёшь.

Малфой скрипнул зубами. И чуть не подскочил на месте от моря мурашек, промчавших вдруг по спине.

Блять, что за…

Горячих, волнующих. Вряд ли это было от наступающей болезни.

Скорее это прохладные пальцы Грейнджер, которые внезапно коснулись его шеи, поглаживая выступающие позвонки.

Словно извиняясь. Несмело и чуть дрожа.

Что ты делаешь.

Убери свою руку. Я зол. И мне вовсе не… не приятно…

От прохлады, которую так требовало горячее тело, гостиная качнулась перед глазами. А от прикосновений — нежных и осторожных, уже знакомых — захотелось наклонить голову, чтобы дать толчок: заройся пальцами в волосы или скользни ими вниз, по спине.

Вцепись в лопатки. Оставь царапины. Хочу, чтобы остался след. Чтобы кровь проступила на рубашке. Так много.

Сегодня крови. Но.

Конечно, он не шевелился. Молча вслушиваясь в удары набирающего обороты сердца.

— Ну и какого чёрта? — голос звучал глухо.

В ответ короткие ногти слегка царапнули горячую кожу.

Он бесшумно втянул в себя воздух сквозь сжатые зубы. Верхняя губа напряглась.

Что ты делаешь… Господи…

Это пугало. Напрягало. Каждое её прикосновение — или даже прикосновения не нужно — и он мог думать только об одном. Её руки. Губы. Тело. Жар. Влажное, дарящее, дающее. Пошло и громко. Она и пошло — несовместимо. Заводит, так заводит…

Опустив веки, Драко постарался не сбиваться с дыхания.

— Грейнджер, прекрати.

Гермиона царапнула ещё раз, более длинным и долгим движением — вниз, отодвигая воротник рубашки. Твою мать. Малфой прогнулся в спине, чуть не зарычал.

Подставляясь под касания, противореча собственным словам.

Сжимая руки и делая глубокий рваный вдох. Плотнее закрывая глаза, ощущая:

…диванные подушки опускаются, а в следующий миг кожи касаются сухие губы.

Драко замирает.