Платина и шоколад - Чацкая Настя

А когда она начинает рассматривать так, как умеет только она… о, это стоит отдельной мысли, однозначно. Потому что в тот момент, когда она начинает что-то искать в твоём лице, ты дохнешь. И хочешь орать — да, опять орать. Потому что что-то внутри ищет выход.

И всегда так много слов.

Но ты бы не озвучил ни одного. Потому что… Молча даёшь ей увидеть. Молча позволяешь читать тебя. А ей интересно.

Смотреть, как ты медленно опадаешь со своих костей. Ссыпаешься ей под ноги.

В уничтожении нет ничего интересного, Грейнджер. Это как… магия.

Вот ты был. А вот тебя нет.

Хотя… Магия проще гораздо. Куда проще чем то, что происходит сейчас. Чем то, куда всё зашло. Далеко зашло. Слишком далеко. Выше неба, блять.

Выше неба.

Сорванное с губ бормотание пароля не возвращает в реальное время из улея мыслей так, как взгляд, встретивший его на пороге. Она здесь. Уже хорошо, не придётся снова откладывать разговор.

А так хотелось.

Грейнджер сидит на диване, стянув грудную клетку руками с такой силой, что вот-вот повылазят вены из-под кожи. Драко на секунду останавливается, сбитый с толку. Что ещё за?..

Он делает шаг в гостиную, скупо осматриваясь. Как будто впервые зашёл сюда. А Грейнджер сверлит своим тёмным взглядом, отчего становится не по себе.

Усталость накатывает с новой силой.

Малфой отметает от себя идею наплевать на эти закидоны и молча подняться к себе, наверх. Да и не вышло бы — потому что стоило ему сделать ещё один шаг, как девушка поднялась с дивана.

Драко вздохнул и сложил руки на груди. Почти как она, только куда свободнее.

Сама же натянута, как тетива.

— Что случилось, Грейнджер?

— Ничего не хочешь рассказать?

И то, каким тоном это сказано, кажется, переворачивает что-то. В голове, в мозгах, в груди — везде вообще. Кувырок повторяется, когда взгляд опускается на журнальный столик. Долбаный пиздец.

На самом углу лежит зачарованный дневник.

Малфой не успевает проконтролировать этот взгляд, полный извращённого извинения и сочувствия, и сожаления. Бьёт этим взглядом прямо Грейнджер в лицо и…

Её прорывает.

Херов “бум”.

— Когда ты собирался сказать мне?!

Громко. Действительно громко, и она дрожит.

— Слушай…

— Нет, Малфой! Нет, ты слушай! Там моё имя, ясно? Там написано: Гермиона Грейнджер! И не нужно говорить, что не видел, ты писал после этого, вы говорили после этого! — бледные губы дрожат, а рука, указывающая на истрёпанную тетрадку, то и дело сжимается в кулак.

Блин, так слажать. Только полный кретин мог. Нужно что-то сделать. Думай.

И всё, что получается — ещё один, третий шаг к ней и резковатый выдох:

— Стой, подожди. Послушай меня.

— Я не хочу слышать, Малфой! Я постоянно слушала тебя, и что теперь, блин? Я вижу вот это! — она наклоняется и сжимает обложку пальцами, потрясая дневником перед собой. — Ты не имел права, понял? Ты не имел никакого права молчать, недоумок! Это мояжизнь и моя семья, ты понял меня?!

Драко сглатывает. Грейнджер размахивается и швыряет тетрадку ему под ноги так, что та распахивается, накрывая своими листами начищенные туфли. Малфой поднимает ее на полном автомате.

Просто потому, что каждую секунду нужно использовать, чтобы дать мозгу что-то сообразить.

— Я хотел тебе сказать, сейчас, ладно? — говорит он, но получается как-то совсем неубедительно.

То ли потому, что сам бы не поверил в это, то ли потому, что Гермиона издаёт какой-то странный звук сквозь сжатые зубы. То ли рычание, то ли всхлип.

Скорее, второе, потому что в следующий момент она прижимает одну руку к лицу, а второй отталкивает Малфоя с пути. Несётся к двери, дёргая ручку, выскакивая наружу.

— Грейнджер!

Конечно, она не слушает. И он, уронив дневник куда-то на подушки дивана, кидается за ней — второй раз за вечер.

Остановите землю.