Фрейзе кивнул, изобразив на лице глубочайшее раскаяние, и попытался оправдаться:

— Это чтобы иметь возможность, никого не тревожа, брать там самое необходимое. Чтобы лишний раз никому не надоедать…

Она, не дослушав, отвернулась от него и сказала Луке:

— Я вовсе не уверена, что ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы прямо сейчас идти туда.

— Да нет, я уже вполне пришел в себя, — возразил он. — Нам обязательно надо туда сходить.

— Но лестница сломана…

— А мы захватим с собой стремянку.

Она понимала, что Лука не отступится, и призналась:

— Если честно, я боюсь. Я просто боюсь идти туда.

— Я тебя понимаю, — кивнул Лука, криво усмехаясь. — Еще бы! Конечно, ты боишься. Нынешней ночью произошло столько страшных событий. Но ты должна быть храброй, сестра моя. И потом, мы же будем с тобой, мы больше не позволим, чтобы нас там подстерегли и поймали в ловушку, как последних дураков. Ну же, соберись с духом, и пошли!

— Неужели нельзя пойти туда, когда взойдет солнце и будет совсем светло?

— Нет, — ласково возразил Лука, — нужно непременно все проверить именно сейчас.

Она прикусила губу, помолчала, потом сказала:

— Ну, хорошо. Идемте.

И, вынув из держателя на стене факел, повела их через двор к кладовой. Кто-то уже успел запереть дверь туда, и она отомкнула замок, а потом отступила в сторону, пропуская их вперед. Деревянная лестница по-прежнему валялась на полу, и Фрейзе поднял ее и поставил на место, предварительно как следует встряхнув, чтобы убедиться, что она не сломана.

— На этот раз я все-таки запру за нами дверь, — сказал он и, вернувшись к порогу, повернул в замке ключ.

— О, она способна и сквозь запертые двери проходить! — сказала сестра Урсула с испуганным коротким смешком. — По-моему, она и сквозь стены пройти сможет. И повсюду, куда ей захочется.

— Кто? — спросил Лука.

Она пожала плечами.

— Давайте поднимемся наверх, и я все вам расскажу. Я больше ничего не стану утаивать. В монастыре и так уже умерла женщина, находившаяся под нашей опекой. Значит, пора и вам узнать, что здесь творится. И остановить этот ужас. Да, вы должны остановить ее! Обстоятельства заставили меня сделать этот шаг, я не могу долее всего лишь защищать честь нашего монастыря и его аббатисы. И теперь я расскажу вам все. Но сперва вы должны увидеть, чем она занималась.

Лука осторожно поднялся по лестнице наверх, сестра Урсула, придерживая подол своего монашеского одеяния, последовала за ним. Фрейзе стоял у основания лестницы и светил им факелом, высоко его поднимая.

На чердаке было темно, но сестра Урсула решительно подошла к дальней стене и рывком отворила окошко. В помещение сразу ворвались рассветные лучи и засверкали на шерстяных оческах, развешенных на просушку и буквально покрытых золотой пылью. Под оческами были расстелены полотняные простыни, на которые по мере высыхания ссыпались крупицы золота. В солнечных лучах чердак напоминал сейчас сокровищницу, где под ногами лежит толстый слой золота, а с балок свисают клочья золотого руна или некие бесценные одежды, выстиранные и повешенные сушиться.

— Боже мой! — прошептал Лука. — Значит, все так и есть! То самое золото… — Он огляделся, словно не в силах был поверить собственным глазам. — И его так много! Как же оно блестит!

Монахиня вздохнула.

— Да уж. Ну что, достаточно ли ты видел?

Лука наклонился и взял щепотку золотой пыли. Собственно, это была не совсем пыль; в ней встречались и небольшие самородки, похожие на крупный песок.

— Сколько же… Сколько все это стоит?

— Она собирает «урожай» с двух партий таких овечьих оческов в месяц, — сказала сестра Урсула. — И если сможет продолжать в том же духе, то скоро у нее будет поистине огромное состояние.

— И сколько же времени это продолжается?

Монахиня прикрыла чердачное окошко, и свет на чердаке сразу померк, а она, закрыв ставни на засов, сказала: