Подкидыш - Филиппа Грегори (2013)

Видимо, что-то в тоне Луки встревожило его чуткую собеседницу, и она тут же воскликнула:

— Но это же только справедливо! Именно так и должно было случиться.

— Действительно. Пожалуй, и я уже начинаю понимать, что именно так и должно было случиться. Именно так кое-кто и рассчитывал, — сухо ответил Лука.

— Вот предписание на арест и признание виновной синьоры Изольды, ранее считавшейся настоятельницей этого монастыря, — сказал брат Пьетро, подталкивая к Луке листок, на котором еще не высохли чернила. — А это письмо, одобряющее назначение сестры Урсулы на пост аббатисы.

— Как это ты так быстро и ловко успел все сделать! — притворно восхитился Лука.

Клирик изумленно глянул на приятеля, почувствовав холодность его тона.

— Я думал, что все уже решено? — неуверенно пробормотал он.

— Почти. Осталось только одно, — сказал Лука, подошел к двери и открыл ее. На пороге мгновенно возник Фрейзе с кожаным мешком в руках. Лука молча взял у него этот мешок, положил его на стол и, распустив стягивавшую горловину тесемку, стал по очереди вытаскивать из мешка различные предметы, громко их называя: — Вот сапожное шило, которое было спрятано сестрой Урсулой в потайном шкафчике за резной каминной панелью… — Он услышал, как монахиня невольно охнула и тут же что-то прошептала, явно отрицая свою причастность к этому опасному предмету. Не глядя на нее, Лука сунул руку в карман и вытащил оттуда аккуратно свернутый листок бумаги. Вокруг все молчали, внимательно следя за его действиями. Он неторопливо развернул листок и продемонстрировал участникам суда отпечаток окровавленной ладони той монахини, что приходила к нему в ночи, чтобы дать свидетельские показания и показать свои «стигматы». Затем он приложил треугольное острие сапожного шила к кровавому отпечатку, и форма острия в точности совпала с краями отпечатка.

Лука даже зубами скрипнул, сам убедившись, сколь справедливыми оказались его подозрения, хотя, если честно, он очень надеялся, что и эта догадка, и его запоздалое прозрение окажутся ложными. Он чувствовал себя как человек, который играет в кости, поверхность которых абсолютно лишена каких бы то ни было пометок; теперь он, пожалуй, и сам уже не понимал, на что все-таки ставил в этой игре.

— В данном случае я могу быть совершенно уверен только в одном, — тихо, каким-то сдавленным голосом сказал Лука. — Только одно представляется мне несомненным: я полагаю, что в высшей степени не похоже, чтобы священные раны, нанесенные Христу, имели в точности ту же форму и размер, что и острие самого обыкновенного сапожного шила. Я уверен, что раны, которые я собственными глазами видел на ладонях молодой монахини и запечатлел на бумаге, нанесены рукой человека с помощью самых примитивных орудий труда, в частности этого вот сапожного шила.

— Молодые сестры постоянно сами себе наносят различные увечья, — быстро сказала сестра Урсула. — У истеричек такое часто случается. Я же предупреждала тебя об этом, брат Лука.

— И для этого они используют сапожное шило, которое ты хранишь у себя в потайном шкафчике, сестра моя? — сказал Лука и вытащил из мешка следующий предмет — небольшой стеклянный кувшинчик, полный то ли каких-то семян, то ли сухих ягод. Он поднял его повыше, показал монахине и спросил: — Насколько я понимаю, это сушеные ягоды белладонны?

— Я что-то не понимаю, к чему ты клонишь? — вмешался дон Лукретили.

— Разве? — удивился Лука с крайне заинтересованным видом. — А здесь есть кто-нибудь, кто это понимает? Например, ты, сестра моя, понимаешь, к чему я клоню?

Лицо монахини стало белым, как ее апостольник. Глядя на Луку, она молча покачала головой, но ее прекрасные серые глаза молили его не говорить больше ни слова. Некоторое время он тоже молча смотрел на нее, потом его юное лицо помрачнело, и он сказал, словно отвечая на так и не заданный ею вопрос: