***

Поездку в автобусе я почти не запомнил, правая половина тела в какой-то момент отнялась напрочь, в голове шумело, кто-то нагло пялился на меня слева почти впритык, где-то на середине дороги я осознал, что слева — окно, и что смотрю я в пол, но почему-то кажется, что пол — это верх, а падаю я назад, вниз. Сосредоточиться на том, что Женька говорит, было очень тяжело, я всё время смотрел на её губы и у неё была радужная помада.

Когда мы вышли на свежий воздух, стало немного легче, но ноги продолжали заплетаться, Женя таскала меня за руку как маленького, с кем-то разговаривала, периодически трясла меня за плечи.

В первый раз я немного пришёл в себя в какой-то подворотне, в небольшом глухом тупике с мусорными ящиками. Осмотрелся, понял, что отрезвившее меня чувство — это злость, а вызывает её здоровый чернокожий мужик, что-то неразборчиво тараторящий моей Женьке. Лицо у неё злобное, но малость перепуганное, судя по тону разговора, он что-то от неё хочет. Я попытался пошевелить правой рукой — фигня, небоеспособная конечность конкретно. Ладно, чи ни в первый раз.

Немного сменил стойку, дождался, когда в его речи опять мелькнуло нервное «бич» и несильно зарядил левой в подбородок. Мужик чуть покачнулся, с подофигевшим видом задёргал ртом, выдохнул предложение, которое я оборвал ещё одним прямым в рыло, сразу после первого мата. Намотал на кулак ворот его футболки, притянул поближе и очень тихо и вежливо сказал:

- Show some respect, o'key?

Не знаю из какой задницы подсознания я выдрал эту фразу, скорее всего, из тех самых гундосых боевиков, которые смотрел в детстве — никаким другим способом английский язык в мой мозг не просачивался. Но мужик после этой фразы как-то ростом даже меньше стал, проблеял слабое «окей» и покосился на Женю. Она поморщилась и что-то сказала мне по-английски, я сделал вид, что понял и опустил руку. Уставился невидящим взглядом перед собой, сознание опять поплыло. Они вроде бы договорились, она подцепила меня под локоть и потащила куда-то, завела в тускло-желтое помещение, в котором я с трудом опознал гостиничный холл, быстро переговорила с мужиком за стойкой, взяла у него ключ, сунула деньги и побуксировала меня вверх по лестнице.

Когда она два раза провернула в двери ключ и с облегчением уронила свой мешок на пол, я вдруг понял, насколько сам устал. Мы доковыляли до широкой кровати и рухнули поперёк, разбросав руки в стороны. Переглянулись. В её глазах было столько всего... и всё такое не женское. Я опять почувствовал себя последней сволочью, отвернулся, уставился в потолок. Потолок качало, как будто он в море перекупался, никогда больше не буду мешать стимуляторы с обезболивающим.

- Почему ты не говорил, что знаешь английский?

Я косо улыбнулся и пожал плечами. Точнее — плечом, левым, правое не двигалось и похоже, от распухания на всю комнату его удерживал только рукав. Надо его снять.

- Помоги, пожалуйста, - я перекатился на бок, стал стаскивать свою разнорукавную куртку, Женька тоже схватилась, вдвоём мы с ней как-то справились, бросили на пол. Стукнуло громко — две гранаты и пистолет, я теперь безоружный. Женя тоже вытащила свой, положила на тумбочку, не вставая стянула пиджак и блузку, оставшись в майке. Села по-турецки, участливо заглянула мне в лицо:

- Тебе сильно плохо?

Я опять пожал плечом, понял, что её такой ответ не устраивает и буркнул:

- Нормально. Качает немного, а так — уже лучше. Тебе Вика ничего про передоз от этой фигни не рассказывала?

- Нет, у нас времени не было.

- Ясно.

Мы помолчали, она немного повертелась и опять заглянула мне в глаза, почему-то виновато:

- Лёш... а почему ты промолчал тогда, в лимузине?

Вот же ж не было печали! И что ей сказать? О чём они там говорили, в лимузине, таком, что у неё лицо виноватое и она удивляется, что я промолчал? Ещё одно пожатие плечом, хитрый усталый взгляд, такой, умудрённый жизнью: