Тайна леди Одли - Мэри Брэддон (2009)

Роберт Одли последовал за своим дядей в вестибюль после того, как сэр Майкл промолвил эти несколько тихих слов, прозвучавших, словно похоронный звон по его надежде и любви. Бог знает, как опасался молодой человек прихода этого дня. И вот он наступил; и хотя не было ни взрыва отчаяния, ни оглушительной бури мучений и слез, Роберта не утешала эта неестественная тишина. Он не мог не знать, что сэр Майкл Одли ушел с ядовитой стрелой, пущенной рукой его племянника точно в цель, в его истерзанное сердце; он хорошо знал, что это странное ледяное молчание было первым оцепенением сердца, пораженного неожиданным горем, в какой-то момент казавшимся почти непостижимым. Он знал, что когда это тупое спокойствие пройдет, когда мало-помалу, одна за другой станет известной каждая ужасная деталь трагедии, настигшей страдальца, буря разразится с роковой яростью, потоки слез и жестокие приступы боли разорвут это великодушное сердце.

Роберт слышал о случаях, когда мужчины возраста его дяди переносили такое же сильное горе, что пережил сэр Майкл, со странным спокойствием и удалялись от тех, кто мог их утешить и чью тревогу обманывало это терпеливое спокойствие; они уходили, чтобы упасть на землю и умереть от жестокого удара, вначале лишь оглушившего их. Он вспомнил случаи, когда мужчин, таких же сильных, как его дядя, разбивал паралич в первый же час несчастья; и он помедлил в освещенном лампой вестибюле, сомневаясь, не должен ли он находиться с сэром Майклом, быть рядом с ним на всякий случай и сопровождать его, куда бы он ни поехал.

И все же разумно ли навязываться этому убеленному сединой страдальцу в этот суровый час, когда он очнулся от чудесного сна своей жизни, чтобы обнаружить, что оказался жертвой обмана лицемерки, настолько холодно корыстной, настолько жестоко бессердечной, что даже не сознавала собственного позора?

«Нет, — подумал Роберт Одли, — я не буду мешать страданиям этого раненого сердца. К горькому горю примешано и унижение. Лучше, если он в одиночку выдержит битву. Я сделал то, что считал своей мрачной обязанностью, и все же я не удивлюсь, если он навсегда возненавидит меня. Будет лучше, если он сам выдержит битву. Не в моей власти облегчить эту борьбу. Лучше, если он будет сражаться сам».

Пока молодой человек стоял, взявшись за ручку двери, все еще раздумывая, следует ли ему пойти за дядей или вернуться в библиотеку, где осталось еще более несчастное создание, которое он разоблачил, Алисия Одли открыла дверь столовой, за которой показались старинные обитые дубом покои, длинный стол, накрытый белоснежной скатертью, ослепительной от сверкавшего на ней хрусталя и серебра.

— Придет, наконец, папа к обеду? — спросила мисс Одли. — Я так проголодалась, и бедный Томлинс уже три раза посылал сказать, что рыба испортится. Думаю, она должно быть, превратилась уже в рыбий клей, — добавила юная леди, выходя в вестибюль с «Таймс» в руке.

Она сидела у огня, читая газету и поджидая, пока старшие спустятся к обеду.

— А, это вы, мистер Роберт Одли, — равнодушно заметила она. — Вы конечно же обедаете с нами. Пожалуйста, разыщите папу. Теперь, должно быть, уже восемь часов, а мы обедаем в шесть.

Мистер Одли довольно сурово ответил своей кузине. Ее легкомысленные речи покоробили его, и в своем раздражении он забыл, что мисс Одли ничего не знала об ужасной драме, разыгравшейся под самым ее носом.

— Ваш папа только что пережил очень сильное горе, Алисия, — мрачно промолвил молодой человек.

Лукавое смеющееся лицо девушки сразу же стало печальным и обеспокоенным. Алисия Одли нежно любила своего отца.

— Горе! — воскликнула она. — У папы несчастье? О Роберт, что случилось?

— Я пока ничего не могу сказать тебе, Алисия, — тихо ответил Роберт.

Он взял кузину за руку и повел ее в столовую. Осторожно закрыв за собой дверь, он продолжил.

— Алисия, я могу доверить тебе? — серьезно спросил он.

— Доверить мне что?