Мистерия - Вероника Мелан (2014)

– Ты лучше проводи меня, – прошептал Стив, – а то я сегодня… неадекватный. А завтра я приду, и мы пойдем на озеро. Только вот завтра города пробудятся, будет не протолкнуться, улицы заполнятся людьми.

– Так это же хорошо! Посмотрим на них… Теперь, в этой одежде, они ведь не заметят, что я не такая?

– Конечно, нет.

Лагерфельд поднялся и улыбнулся. По непонятной причине он все еще избегал смотреть Тайре в глаза. Боялся? Чего?

Может, того, что увидит, как она терпит его прикосновения? Как желает того, чтобы он поскорее ушел?

Нет, он бы почувствовал.

Он развернулся уже на пороге у самой двери.

– Не голодай только, ладно?

Кивок. И в ее глазах он не увидел ничего похожего на дискомфорт. Точнее что-то далекое, чуть грустное, недосказанное.

– И форточку ночью не открывай – продует.

– Не буду.

– Свет на крыльце, если хочешь, оставь. Он недорого стоит, ты не бойся жечь.

– Хорошо.

Невысокая, теплая, хрупкая, тихая и снова остающаяся в одиночестве. Он почти физически страдал от этого, и поэтому вдруг, сам того не ожидая, шагнул вперед и мягко, не позволяя отступить, сжал ее лицо ладонями.

Долго напряженно смотрел в желто-зеленые глаза, слышал, как забилось, затрепыхалось пойманной птичкой ее сердце, как гулко забилось о грудную клетку, как промелькнула во взгляде растерянность, даже страх.

– Я буду жалеть, я знаю. Но хоть один раз… Ты прости, я пьян…

И он поцеловал ее. Впервые с непередаваемой нежностью коснулся розовых, едва приоткрытых губ, мягко прижался к ним своими, втянул носом запах нежной кожи – хотел, но не решился использовать язык – просто обмер от ощущения того, какая она мягкая, теплая, податливая. Доверчивая даже в страхе, с дрожащими стрелками прикрытых ресниц, трясущаяся, словно желе, но не отступающая назад, не пытающаяся вырваться.

– Я бы хотел тебя себе, Тайра… Очень хотел бы. Знаю, я всего лишь друг, и так нечестно.

Она не смотрела на него – рвалась от эмоций, но ладони все еще не отпускали ее лицо. Губы дрожали, подбородок дрожал, колени – он чувствовал – тоже.

– У тебя свои дела, своя жизнь… Мы просто шли в Коридоре. Я все знаю, но я хотел бы. И не имею права об этом даже просить. Вокруг тебя будет много мужчин, разных мужчин, и ты выберешь одного – кого захочешь, – когда придет время. Оно придет. И все будет хорошо.

И док отступил.

Разжал руки и ступил во тьму. Взмахнул напоследок, развернулся и зашагал по дорожке к ограде.

А за его спиной все не закрывалась дверь.

* * *

Ее мир всегда был зыбким, нестабильным.

Почва под ногами ерзала, мотылялась: ни собственного дома, ни друзей, ни счастливой судьбы впереди. Был Ким – нет Кима. Были книги – нет книг. Всю сознательную жизнь Тайра училась быть гибкой, податливой, терпеливой, училась мириться с обстоятельствами. Она никогда не знала наперед ни где будет жить, ни позволят ли ей продолжать учиться, не принудят ли насильно к близости, ни изобьют ли следующим вечером, ни появится ли в череде холодных дней что-то, хоть отдаленно напоминающее просвет? Жить в незнании тяжело, и потому Тайра держалась лишь за то, что знала, а это:

• Она не сломается, даже если будет больно или тяжело. Она продолжит свой путь, покуда есть силы и ноги.

• Она не предаст Учителя, воспользовавшись полученным от него Знанием в корыстных целях.

• Она будет продолжать учиться и искать собственную цель в жизни.

• Никогда не позволит использовать себя в качестве орудия для чужого обогащения или обретения власти над другими людьми.

• Она не хочет иметь детей. Тех детей, которых когда-нибудь заберут и воспитают в холодных стенах пансиона, а после отдадут в услужение богатым людям.

• Когда-нибудь у нее будет цветок. И хоть одна книга.