Папа и море - Туве Янссон (2018)

При упоминании овсянки воцарилась неодобрительная тишина, и в этой тишине папа вдруг услышал песню, исполняемую каплями на три голоса исключительно для него. Песня ему не понравилась.

— Дорогой, если выбирать между кашей и украшением… — начала было мама, но папа прервал её:

— Сколько припасов мы уже съели?

— Прилично, — с беспокойством ответила мама. — Видишь ли, на свежем воздухе…

— А сколько осталось? — продолжал папа.

Мама неопределённо махнула рукой — жест, означавший, по всей видимости, и овсянку, и что всё это не важно.

И тогда папа поступил единственно возможным образом. Он снял со стены спиннинг и надел шляпу смотрителя маяка. Гордое молчание идеально подходило для того благородного шага, который он собирался сделать.

Семейство уважительно выжидало. С потолка сорвалась очередная капля.

— Пойду позабрасываю блесну, — невозмутимо проговорил папа. — Погода как раз для большой щуки.

Норд-ост разрывал себе лёгкие, но вода не отступала. Накрапывал дождь, скала была того же цвета, что и вода, — серый безымянный мир, исполненный одиночества.

Папа с час забрасывал удочку на чёрном озере. Никто не клевал. Не говори «щука», пока не поймаешь.

В принципе папе, как и большинству пап, нравилась рыбалка, не нравился в ней только один момент: возвращаться домой без рыбы. Удочку ему подарили на день рождения год назад — это был шикарный спиннинг, но иногда он висел на гвозде с таким видом, будто призывал к чему-то, и это было не очень приятно.

Папа смотрел на чёрную воду, и озерцо в ответ пристально вглядывалось в него серьёзным чёрным глазом. Папа вытянул леску и сунул погасшую трубку под ленту шляпы. И отправился на подветренную сторону острова.

Может быть, там есть щуки. Пусть не такие большие. Но хоть с чем-то прийти домой.

Рыбак рыбачил у самого берега.

— Хорошее тут место? — спросил папа.

— Нет, — ответил рыбак.

Папа присел на камень, придумывая, как завязать беседу. Такие неразговорчивые ему никогда ещё не встречались. Прямо неловко и странно.

— Здесь, должно быть, одиноко зимой, — предпринял он новую попытку, разумеется, без результата. Ладно, попробуем ещё раз. — Но ведь когда-то вас было двое, верно? Какой он был, этот смотритель маяка?

Рыбак что-то пробормотал и беспокойно поёрзал на банке.

— Он любил поговорить? Рассказывал что-нибудь о себе?

— Все рассказывают, — сказал вдруг рыбак. — Все говорят о себе. И он только о себе да о себе. Но я не особо слушал. Ничего не помню.

— Но как так вышло, что он уехал? И когда погас маяк — ещё при нём или после?

Рыбак дёрнул плечом и вытянул из воды удочку с пустым крючком:

— Не помню.

Папа без особой надежды попробовал снова:

— А что он делал днём? Строил что-нибудь? Забрасывал сети?

Рыбак красивым неторопливым движением забросил удочку в воду. На воде возник идеально ровный круг, он плавно расширялся и растворялся в пустоте. Рыбак отвернулся и стал смотреть в море.

Папа встал и перешёл в другое место. Внутри у него всё кипело и требовало разрядки. Он далеко забросил блесну, не заботясь уже о джентльменской дистанции, которую должны соблюдать между собой два рыбака. Рыба немедленно клюнула.

Папа вытащил полукилограммового окунька и устроил вокруг него целое представление: брызгался, пыхтел, хлопал окунем по скале, чтобы посильнее раздразнить рыбака. Потом глянул в сторону лодки: серая фигурка сидела неподвижно, уставившись на море.

— Щука килограммов на восемь! — громко приговаривал папа, пряча окунька за спиной. — О-хо-хо! Это сколько же её придётся коптить?!

Рыбак не двигался.

— Это ж надо, — бормотал папа. — Смотритель, бедняга, говорил и говорил о себе, а этот… любитель водорослей его даже не слушал! Хорошенькое дельце!

Крепко сжимая в лапе окуня, он отправился к маяку.