Папа и море - Туве Янссон (2018)

Папа подгрёб ближе к перемычке.

— Настоящие ракушки! — воскликнула мама. — И так высоко на берегу, там никогда ничего не было!

— Чудеса, — проговорил папа, выколачивая трубку о скалу. — Загадки моря. Правду сказать, у меня просто голова идёт кругом, когда я начинаю представлять эти тайные морские тропы. Вот ты говоришь, что ракушки лежали высоко и ещё вчера их не было. Что это значит? Значит, море способно за пару часов подняться и опуститься на несколько метров. Хотя у нас здесь нет таких приливов и отливов, как где-то там на юге. Это невероятно интересно. А что касается этой надписи — она открывает просто немыслимые возможности!

Он серьёзно посмотрел на маму и добавил:

— Именно в эти вопросы мне хотелось бы углубиться и, возможно, написать исследование. Обо всём, что имеет отношение к морю, к настоящему большому морю. Мне надо разобраться в нём. Причалы, тропинки, рыба — всё это мелочи, предназначенные для тех, кто не задумывается о глобальных связях между вещами. Глобальных связях! — повторил папа торжественно, до того красиво это звучало. — И повод для таких мыслей мне дало озеро.

— Оно такое глубокое? — мама округлила глаза.

— Очень глубокое, — подтвердил папа. — Лот едва достал до дна. Сегодня я уже выловил жестяной бидон. Это подтверждает мои догадки.

Мама кивнула. Чуть помолчав, она сказала:

— Пойду обложу ракушками свой садик.

Папа не ответил: мысли его были уже далеко.

Примерно в это же время Муми-тролль жёг в маминой печке коробочку, некогда оклеенную ракушками. Какой смысл её хранить, если ракушки он уже ободрал? Коробочку он нашёл в нижнем ящике комода; мама туда не заглядывала, потому что там, очевидно, хранились вещи смотрителя маяка.

Жестяной бидон был старый и ржавый, и в нём явно никогда не держали ничего ценнее, чем керосин или скипидар. Но это было доказательство. Чёрное озеро — тайная морская сокровищница. Папа горячо верил: в глубинах озера его ждут клады. Всевозможные. Он надеялся, что, подняв их со дна, поймёт море и всё встанет на свои места. В том числе он сам. Так ему казалось.

Поэтому папа упрямо водил по дну кошкой и мерил лотом середину озера, называя её бездной. «Бездна», — шептал он, чувствуя, как от этого слова по спине пробегает холодок.

Лот обычно останавливался то на одной, то на другой глубине. Но случалось и так, что верёвка уходила в бесконечность, сколько её ни надставляй. В лодке уже валялось множество всевозможных верёвок: бельевая, носовой швартов, якорный канат — всё, что папа успел прибрать к лапам (и что, конечно, изначально предназначалось для чего-то другого — так всегда и бывает с верёвками).

Папа разрабатывал теорию об углублении, которое доходит до центра Земли, и грезил о погасшем кратере вулкана. В конце концов он начал записывать свои мысли в старую тетрадь с коленкоровой обложкой, которую нашёл на чердаке. Несколько страниц были исписаны смотрителем маяка — короткие слова с длинными промежутками, точно сорока напрыгала.

«Весы в одиночестве, Луна в седьмом доме, — прочёл папа. — Сатурн встречается с Марсом». Видимо, у смотрителя маяка бывали гости. И, может быть, ему от этого становилось веселее. Но дальше шли сплошные цифры, их папа не понимал. Он перевернул тетрадь и начал писать с другой стороны.

В основном он рисовал карты чёрного озера, вид сверху и вид в разрезе, и терялся в длинных расчётах и разъяснениях перспектив.

О своём исследовании папа не распространялся. Постепенно он перестал водить кошкой по дну и всё больше сидел в раздумьях на одиноком выступе смотрителя. Иногда он заносил в тетрадь заметки о море или озере.

Он писал: «Морские течения — примечательное и удивительное явление, которому ранее не уделялось достаточного внимания…» или «Движение волн есть нечто такое, что неизменно вызывает у нас любопытство», потом тетрадь падала, а он погружался в раздумья.