Невидимая девочка и другие истории - Туве Янссон (2018)

Потом быстро подумала: «Нет-нет. Не буду смотреть. Подожду, когда она постучит. И тогда подбегу, открою, и мы обе обрадуемся и будем болтать, болтать… А то вдруг я выгляну, а берег окажется пуст до самого маяка? Или, чего доброго, увижу маленькую приближающуюся точку — а я так не люблю, когда что-то неумолимо приближается… Или вдруг эта точка, наоборот, начнёт уменьшаться и в конце концов исчезнет…»

Филифьонка задрожала. «Что со мной? — подумала она. — Надо обсудить это с Гафсой. Возможно, Гафса не самая приятная собеседница, но больше я никого не знаю».

В дом постучали. Филифьонка бросилась в прихожую и заговорила ещё до того, как открыла дверь.

— …Какая нынче погода! — закричала она. — А море, море… такое синее, приветливое, ни ветерка! Как поживаете? Вы изумительно выглядите, но я ничуть не удивлена… Этот образ жизни, природа, свежий воздух… ведь это так всё упрощает, правда?

«Сегодня она ещё тревожнее, чем обычно», — подумала Гафса и сняла перчатки (ибо она была настоящей дамой), а вслух сказала:

— Ну конечно. Вы совершенно правы, фру Филифьонка.

Дамы сели за стол, и от счастья, что она не одна, Филифьонка говорила без умолку и пролила чай на скатерть.

Гафса нахваливала печенье, и сахарницу, и всё, что попадалось ей на глаза. Только о цветах ничего не сказала. Гафса была хорошо воспитана. Ведь кто угодно заметил бы, что злобный дикий куст не сочетается с чайным сервизом.

Скоро Филифьонка умолкла, а поскольку Гафса тоже ничего не говорила, в комнате повисла тишина.

Вдруг солнечный свет на скатерти потух. Громадные угрюмые окна заволокло тучами, и дамы услышали отдалённый шум ветра с моря. Как шёпот.

— Фру Филифьонка, вы, кажется, постирали коврик? — вежливо поинтересовалась Гафса.

— Да, ведь говорят, морская вода идеально подходит для ковриков, — ответила Филифьонка. — Краски не линяют, и запах потом такой свежий…

«Надо, чтобы Гафса поняла, — думала она. — Надо, чтобы хоть кто-нибудь понял, как мне страшно. Понял и сказал: ну конечно, я отлично тебя понимаю. Или так: милая, ну чего ты боишься? В такой погожий летний день! Что угодно, лишь бы что-нибудь сказали».

— Это печенье я испекла по бабушкиному рецепту, — сказала Филифьонка. И, перегнувшись через стол, прошептала: — Такое затишье неестественно. Оно не к добру. Гафса, голубушка, поверьте, мы так ничтожны с этим нашим печеньем, ковриками и другими важными, вы понимаете, очень важными вещами, существованию которых всегда угрожает неумолимый рок…

— О… — смутившись, ответила Гафса.

— Да-да, неумолимый рок, — торопливо продолжила Филифьонка. — Непостижимый, глухой к мольбам, вопросам и доводам. Мелькнув за чёрным стеклом, далеко на дороге, на горизонте в море, он растёт, растёт и является нам, когда уже слишком поздно. Вы, Гафса, никогда об этом не думали? Ну скажите, что вам знакомо это чувство. Прошу вас, скажите, что знакомо.

Раскрасневшаяся Гафса крутила и крутила в руках сахарницу, уже сто раз пожалев, что пришла.

— В это время, ближе к концу лета, случаются порой нешуточные штормы, — осторожно проговорила она наконец.

Филифьонка разочарованно замолчала и замкнулась. Гафса подождала немного, а потом продолжила, слегка раздражённо:

— В эту пятницу я вывешивала бельё на просушку — и, поверите ли, до самой калитки бежала за своей лучшей наволочкой, такой был ветер. А каким средством для стирки вы пользуетесь, фру Филифьонка?

— Не помню, — ответила Филифьонка и вдруг почувствовала ужасную усталость оттого, что Гафса даже не попыталась её понять. — Хотите ещё чаю?

— Нет, спасибо, — сказала Гафса. — Было чрезвычайно приятно к вам заглянуть. Но боюсь, мне пора потихоньку возвращаться домой.

— Конечно-конечно, — ответила Филифьонка. — Понимаю.

Небо над морем почернело, у берегов ворчали волны.