Невидимая девочка и другие истории - Туве Янссон (2018)

И тут из тёмного тумана одна за другой выскользнули другие лодки — тени, которые все плыли к одной цели, и все с хаттифнатами на борту. Где-то ехало семь, где-то пять, где-то одиннадцать хаттифнатов, а где-то и вовсе один-единственный хаттифнат, но число всегда было нечётное.

Туман отступил, слившись с сумерками, тоже красновато-жёлтыми. На море было полным-полно лодок. Они направлялись к новому острову, вытянутому, без деревьев и возвышенностей.

Гром громыхнул снова. Он сидел где-то внутри огромной черноты, которая всё разрасталась и разрасталась над горизонтом.

Одна за другой лодки причаливали и спускали паруса. Пустынный берег кишел хаттифнатами, которые уже вытащили свои лодки на берег и теперь приветствовали друг друга.

Повсюду, насколько хватало глаз, бродили белые торжественные существа и кланялись. Они беспрестанно шевелили лапками и шелестели. А вокруг них шепталась прибрежная трава.

Папа стоял чуть поодаль, жадно высматривая в толпе своих хаттифнатов. Это было для него очень важно. Ведь они единственные, кого он немного знал… Да, совсем немного. Но всё-таки.

Однако его знакомые растворились в толпе — хаттифнаты ничем не отличались друг от друга, и папе вдруг стало так же жутко, как на острове с пауками. Он нахлобучил шляпу до самых глаз, напустив на себя грозный и непринуждённый вид.

Шляпа оставалась единственным надёжным и неизменным предметом на этом чудно́м острове, где всё было таким белым, шепчущимся и неопределённым.

Муми-папа больше не доверял себе, но в шляпу он верил крепко; она была высокая, угольно-чёрная и вполне определённая, а с внутренней стороны тульи Муми-мама подписала: «М. П. от твоей М. М.», чтобы отличить её от всех остальных шляп в мире.

Но вот причалила последняя лодка, её вытащили на берег, и хаттифнаты перестали шуршать. Они разом обратили к папе свои красно-жёлтые глаза и медленно двинулись на него.

«Хотят драться», — подумал папа и сразу оживился.

Ему вдруг ужасно захотелось драться — всё равно с кем, просто драться, кричать и верить, что все остальные не правы и их надо поколотить.

Но хаттифнаты никогда не дерутся, а также не спорят, не думают о других плохо и вообще не думают.

Хаттифнаты — сотни хаттифнатов — один за другим подходили к папе и кланялись, а папа снял шляпу и кланялся в ответ, пока не разболелась голова. Сотни лап махали ему, и в конце концов папа тоже замахал лапами, чисто от усталости.

Раскланявшись с последним хаттифнатом, Муми-папа напрочь забыл, что ещё недавно хотел подраться. Сжимая шляпу, он покорно и учтиво пошёл за хаттифнатами по шепчущей траве.

Гроза тем временем вскарабкалась высоко на небо и нависла над ними, как готовая обрушиться стена. Наверху носился ветер, которого они не чувствовали, и испуганно подгонял мелкие обрывки облаков.

Над самым морем мерцали короткие и причудливые молнии: зажигались, гасли и снова зажигались.

Хаттифнаты собрались на середине острова. Они повернулись к югу, откуда шла гроза, совершенно как морские птицы перед непогодой. А потом один за другим засветились, как ночные светильники. Они вспыхивали в такт молниям, и трава вокруг них вся искрилась от электричества.

Папа лёг на спину, глядя на бледную зелень прибрежных растений. Тонкие светлые листья на фоне тёмного неба. Дома у них была подушка с папоротниками, расшитая Муми-мамой. Светло-зелёные листья на чёрном-пречёрном фетре. Очень красивая подушка.

Гроза подошла ближе. Почувствовав в лапах лёгкие уколы электричества, Муми-папа сел. Воздух был полон дождя.

Вдруг лапы хаттифнатов затрепетали, как крылья мотыльков. Хаттифнаты раскачивались всем телом, кланялись, танцевали. Зазвенела, разрастаясь по всему острову, тонкая комариная песня. Хаттифнаты выли, одиноко и тоскливо, как ветер свистит в бутылочном горлышке. Папе нестерпимо захотелось присоединиться к ним — тоже качаться взад-вперёд и выть, качаться и шелестеть.