Ритм-секция - Марк Бернелл (2020)

– Как я уже сказал, бомбы часто убивают не того, кого надо. Погибают невинные люди, другие теряют родных и близких… Кому, как не тебе, это знать. В конце концов, однажды это уже случилось с тобой.

Он попал в самое уязвимое место. Петра отказывалась понять, как можно быть таким бессердечным и одновременно таким спокойным.

– Вы не человек, вы произведение искусства.

– Это может повториться, – ответил Александер.

Из нее мгновенно испарились остатки энергии.

– Это как?

– Твой брат. Его жена. Трое их детей.

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы до конца осознать угрозу.

– Даже вы не опуститесь до такой низости.

Александер потушил сигарету.

– Не веришь? Надо чаще смотреть телевизор.

20

Петра насквозь промокла и продрогла до костей. Она несколько раз ударила кулаком по прочной деревянной двери. Вновь никакого ответа. Перешла к окну справа. Протерев окоченевшими пальцами оконное стекло, заглянула в щель между штор. Лампа на столе за креслом была зажжена, заливая комнату тусклым светом, но сама комната, похоже, была пуста. Свет стал первым намеком тепла, который ей встретился за долгие часы. Она начала постукивать по окну и даже попыталась позвать на помощь, но мышцы лица окоченели от холода. Струи дождя продолжали стегать ее по спине, слабое постукивание костяшек пальцев по стеклу поглотил ветер.

Петра почувствовала, что рядом кто-то есть, еще до того, как услышала хруст тяжелых ботинок по гравию. Она медленно повернулась. И тотчас же узнала нацеленный на нее пистолет – «ЗИГ-Зауэр P210–6».

– Я не принимаю гостей среди ночи, – сказал Иэн Бойд, с прищуром глядя на нее сквозь дождь. – Что ты здесь делаешь?

* * *

Даже согревшись, она продолжала дрожать. Физическое онемение прошло, но мысли и чувства оставались заморожены. Прошел час. Они сидели на кухне Бойда. Он налил ей очередную чашку чая с сахаром и молоком. Завернутая в одеяла, Петра тупо смотрела на датчик температуры на передней панели плиты.

Бойд поставил кружку на стол и сел с ней рядом. К ее лицу поднимался пар, и его влажное тепло было ей приятно.

– Что случилось?

Петра лишь молча посмотрела ему в глаза. В этом каменном молчании она провела остаток вечера. Бойд перестал ее расспрашивать, но продолжал говорить, рассказывая ей, как прошел летний сезон, как он сам продолжал покорять скалы, на которых она демонстрировала чудеса силы и ловкости, о том, что в последние дни погода была более сырой и холодной, чем обычно. Петра слышала его, но не слушала.

* * *

Когда она проснулась, было темно и холодно. Ее мутило, свинцовые судороги вынуждали ее сжаться в плотный комок. Она тупо смотрела во мрак, ничего не видя, ничего не чувствуя.

Больше всего угнетало осознание того, что архитектором ее нынешнего незавидного положения была она сама. Александер был верен своему слову. Он пытался ее отговорить. Предупреждал об ужасах, ждавших впереди, и о невозможности отступления. Умолял ее выбрать настоящую жизнь. Но она настояла на своем. Она была готова ко всему. Сейчас ей это казалось верхом самонадеянности. Подавленность, обволакивающая ее своим коконом, была неизбежной и неустранимой, как и судьба, ждавшая ее впереди. Пока Халил жив, она привязана к Александеру, и это нужно принять как данность.

Два дня Петра плыла по течению. В иные моменты она ощущала сокрушительный вес депрессии едва ли не телом. Ей было трудно стоять, тяжело дышать, невозможно сопротивляться. Она ушла в себя, отгородилась от мира. Сжаться в комок в тепле утробы – это ощущение было ей хорошо известно. Это был акт отчаяния.

* * *