Ритм-секция - Марк Бернелл (2020)

– Да, это. Так простили или нет?

– Ну, я…

– Как насчет выпить? Я сегодня еще не пил и думаю, оно не помешает.

– Вам нет необходимости…

– Я сам не против.

– В таком случае да.

Странно было вновь оказаться в его квартире. Ее встретили те же образцы берилла и апатита, которые она уже держала в руках. Петра провела рукой по дубовому столу, за которым они уже один раз сидели. Лилии стояли в зеленой стеклянной вазе, грустно опустив тяжелые головки. Фрэнк заглянул в холодильник. Свет упал ему на лицо, бледное на фоне полумрака кухни.

– Нам повезло, – сказал он, достав охлажденную бутылку шампанского. – На прошлой неделе мне подарили на работе сразу две. Я собирался отвезти их сегодня родителям, но забыл.

Петра наблюдала, как он снимает с бутылочного горлышка фольгу.

– Не пила шампанского целую вечность. С крещения моей племянницы, если не ошибаюсь. Это было, когда я еще училась в университете.

– У вас много племянников и племянниц?

– Нет. Только двое. Я хотела сказать, трое. Вообще-то…

Сердце Петры ёкнуло. Чужая жизнь. Племянница, племянник и еще не родившийся некто были у Стефани. Оговорка стала для нее неприятным сюрпризом. Посмотрев на Фрэнка, она увидела, что тот ждет, когда она договорит.

Племянницы. Племянники. Она пробежалась по ментальным папкам и выбрала Петру. Но сейчас она была Мариной, а не Петрой. Вновь порылась, нашла Марину и открыла папку. Пусто. Словно актриса, забывшая свои реплики, она обнаружила, что ей нечего сказать в роли Марины, ее персонажа в этой пьесе. И тогда прибегла к импровизации.

– Это не имеет значения, – попыталась отмахнуться она.

– Нет, мне интересно.

– Это действительно очень скучно. Мы почти не общаемся. Ну, вы знаете, как оно бывает…

Похоже, Фрэнк понял, что затронул больную тему, и поспешил сменить ее:

– Значит, вы учились в университете?

Она кивнула и попыталась вспомнить, правильно ли поступает.

– В каком? – уточнил он.

В Дареме. Это был бы ответ Стефани. Но каков должен быть ответ Марины? С ней творилось что-то неладное. Факты тускнели и ускользали. Ее родители – Альберто и Франсин, но где они жили? Сколько им было лет? Были ли у них другие дети, ее братья и сестры?

Петра знала ответы, но не могла их вспомнить. Родившись где-то в желудке, паника подбиралась к ее горлу.

– В Риме, – ответила она. Это первое, что пришло ей в голову, когда молчание стало слишком затягиваться. В Риме должен быть университет.

– Очень даже неплохо, – сказал Фрэнк.

Она было вздохнула с облегчением, но следующий неудобный вопрос не заставил себя ждать. Что она изучала?

– Почему вам так интересно знать?

– А почему вы так неохотно говорите о себе?

– Неправда, – возразила Петра.

– В тот вечер я ничего не узнал о вас.

– А я – о вас. Насколько я помню, мы почти не говорили о личном.

– Верно. Но каждый раз, когда вы задавали мне вопрос, я вам отвечал. И каждый раз, когда вопрос задавал я, вы умело избегали ответа.

Лицо Петры приняло обиженное выражение.

– Вы преувеличиваете.

Фрэнк покачал головой:

– Из вас вышел бы великий политик. Впрочем, если вы отказываетесь говорить на эту тему, я не настаиваю…

– Нет, – возразила Петра. – Честное слово, я не отказываюсь. Просто… – Пауза затягивалась. – Мне не всегда легко говорить, вот и всё. Но вы можете спрашивать у меня все, что угодно.

И Фрэнк засыпал ее вопросами. Она мгновенно придумывала на них ответы, не заботясь о том, что может забыть их, когда ее снова спросят. Необходимость лгать удручала, что само по себе было для нее чем-то новым. Ложь пустила в ней такие глубокие корни, что обычно Петра даже не замечала того, что лжет, и это никоим образом не беспокоило ее совесть. Или то, что от нее осталось.