Два дня - Рэндалл Силвис (2019)

– Ты должна прекратить все это, – сказал сержант. – Ты же не знаешь, кто эти парни и на что они способны. Рано или поздно ты можешь попасть в беду.

Теперь Ларейн улыбнулась, как будто в этих словах было что-то смешное.

– Я буду в своей машине, – буркнул Демарко. – На случай, если понадоблюсь.

Во взгляде Ларейн не отразилось никаких эмоций.

Она закрыла дверь на замок, а он вернулся в машину. Откинул сиденье назад, устроился в нем поудобнее, посмотрел на темный дом и закрыл глаза. Минут двадцать он слушал музыку – агонизирующую гитару Рая Кудера из Техаса, Нору Джонс, Дину Вашингтон, Клэптона и Рэйтт и Джона Ли Хукера. А потом резко выключил радио; ему не нужен был саундтрек того, что он чувствовал.

Следующие полчаса Демарко провел, декламируя самому себе отрывки из прозы и поэзии – фразы, которые он впервые услышал из уст жены, читавшей ему их в постели. Ларейн любила «музыку слов», и, когда она читала ему, он слышал эту музыку тоже. Позднее, когда жена ушла и в его доме поселилась тишина, Демарко сам начал читать те же книги вслух. И всегда слышал в них голос Ларейн. Только в ее голосе теперь звучала грусть, и эта грусть отзывалась в его сердце тоскливой печалью. Потому что он не знал, заговорит ли она с ним когда-нибудь вновь.

«Моя мать – рыба», – написал Фолкнер. «Петухи портятся, если их долго разглядывать», – утверждал Маркес. Демарко помнил наизусть весь первый абзац из рассказа Хемингуэя «В чужой стране». И слова из «Первой элегии» Рильке: «А, ну и ночь, эта ночь, когда лица нам рвет вихрь вселенский…»[7]. Но он никак не мог вспомнить строчки, следовавшие за этими словами.

Спустя некоторое время новый приятель Ларейн неторопливо вышел из дома. В дверях он обернулся, чтобы поцеловать Ларейн, но она бросила ему с улыбкой: «Пока!» – и хлопнула дверью. Мужчина постоял в растерянности несколько секунд, недоумевая, что он сделал не так. «Они всегда недоумевают», – хмыкнул Демарко, допивая последний глоток своего бледного виски. Наконец мужчина развернулся, пересек улицу, сел в свою «Хонду» и уехал.

А еще через несколько минут в ванной комнате на втором этаже мигнул свет. «Сейчас она примет душ, – сказал себе Демарко. – Потом подсушит полотенцем волосы, почистит зубы и ненадолго включит фен». Главное, Ларейн была теперь в доме одна, в полной безопасности за запертой дверью. Сержант завел мотор и снова включил радио. И был благодарен ему за компанию по дороге домой.

Глава 18

«Вдох, выдох, – повторял себе Томас Хьюстон. – Еще раз: вдох, выдох. Еще раз. Еще… и еще». Больше ничего не получалось естественно. Больше ничего не происходило само собой.

«Тебе нужно думать о самом насущном! Раздобудь немного еды. Тебе необходимо поесть».

Было уже почти полночь. А может быть, и далеко за полночь. Уже довольно долго у ночного магазинчика не останавливалась ни одна машина.

«Сейчас!» – сказал себе Хьюстон.

Он выступил из-за деревьев, пересек улицу и попытался придать себе вид человека, вышедшего на прогулку. Предвидя, что в магазине могут иметься камеры слежения, Хьюстон низко склонил голову. И вскинул ее перед тем, как войти, только раз – чтобы поглядеть в окно и рассмотреть парня, стоящего за кассой. Высокий, стройный, худощавый, с рыжеватой бородкой. «Я его не помню, – подумал Хьюстон. – Мы не знакомы».

Толкнув дверь, он зашел внутрь и направился прямо к центральному проходу между полками, делая вид, что точно знает, куда ему надо идти. Хотя наверняка Хьюстон знал только одно: туалет должен находиться в заднем углу. И он там действительно находился – между охладителем молока и автоматом с напитками.