Слонов, естественно, не было. Сейчас цирковые животные — редкость. В детстве Джексон только один раз был в цирке (Джулия ошибалась, детство у него было — в каком-то роде). В этих воспоминаниях сорокалетней давности (неужели он правда такой старый?) был цирковой шатер, натянутый за городом, на пустыре, принадлежавшем угольной шахте, под сенью шлаковых отвалов. А в шатре — полно всяких зверей: слоны, тигры, собаки, лошади, вроде был даже номер с пингвинами, хотя, может, это он придумал. Он до сих пор помнил стоявший внутри дурманящий запах — опилки и звериная моча, сахарная вата и пот — и притягательность экзотических цирковых артистов, чья жизнь была до боли непохожа на его собственную.

Луиза Монро отвергла его приглашение. Джулия все равно дала ему только один билет, но, если бы Луиза согласилась, он купил бы еще один.

Цирк в «Мидоуз» никак недотягивал до цирка из Джексоновых воспоминаний. Это был русский цирк, но во вращении тарелок, трапеции и канатоходцах не было ничего особо русского, дань своему происхождению отдавали разве что клоуны с номером на тему русских кукол — «матрешек», как было написано в программе. Слово дня. Он подумал о стоявших в коридоре «Услуг» коробках с надписью «Матрешки». Покатал в пальцах куколку-орешек в кармане куртки. Луковые одежки. Китайские шкатулки. Испорченный телефон. Одна тайна внутри другой. Кукла в кукле.

Инспектор манежа (наверное, это его Джулия обозвала «коверным») выглядел совершенно так же, как и его собратья по всему миру: черный цилиндр, красный фрак, хлыст — он больше походил на распорядителя охоты на лис, чем на распорядителя усыпанной блестками попсовой тусовки. Для Джулии высоковат, едва ли он мог ей приглянуться. Еще в программе было написано, что цирк делит помещение с «Транссексуалами из Бангкока», и Джексон порадовался, что Джулии не попался по дороге транссексуал и не вручил билеты на свое шоу.

«Убили», — сказала Джулия. Вчера вечером он видел Ричарда Моута на сцене, а сегодня бедняга лежит в холодильнике. Знай Джексон, что это его последнее представление, он бы поактивнее аплодировал. Может, его убили, потому что у него шутки были несмешные? Убивают и за меньшее. Когда Джексон служил в полиции, причины, по которым люди убивают себе подобных, всегда казались ему банальными, но он допускал, что участникам событий они виделись под другим углом. Однажды он расследовал дело — восьмидесятилетний старик ударил жену по голове кувалдой за то, что у нее пригорела овсяная каша, и, когда Джексон сказал ему, что суд вряд ли найдет это веским основанием для убийства, старик ответил: «Но каша-то у нее пригорала каждое утро пятьдесят восемь лет». («Могли бы не тянуть так долго и разобраться с ней на словах», — сухо заметил работавший с ним сержант, но в браке так не делается, Джексон знал.) В пересказе история звучала почти смешно, но в старушечьих мозгах, разбрызганных по изношенному линолеуму, или в том, как старика со слезящимися глазами и трясущимися руками сажают в полицейскую машину, не было ничего комичного.

Если честно, Джексона удивляло, почему люди не убивают друг друга чаще. Джулия определенно ему лжет.

Одно лицо из моря лиц по другую сторону манежа привлекло его внимание. Это не фигура речи, перед ним действительно было море лиц, и сфокусироваться на конкретном человеке не получалось. Он всегда считал, что с возрастом дальнее зрение должно улучшаться, а ближнее — слабеть (или наоборот?), но у него, судя по всему, сдавали оба. Но если напрячь глаза, нет, вообще-то, лучше не напрягать, он все же мог выделить эту девушку из толпы. Лицо ее, восхитительно-безмятежное, было обращено к воздушным гимнастам на трапеции. Глаза чуть прикрыты, видно, ее мысли витали где-то далеко. Немыслимое сходство с той мертвой девушкой в воде. Той, что свернулась калачиком на камнях, как уснувшая русалка, той, чей сон он потревожил. Джексон прищурился, пытаясь рассмотреть лицо девушки в толпе, но в итоге потерял ее, море лиц снова поглотило незнакомку.