Канцелярская крыса - Константин Соловьев (2020)

Дверь в другом конце каменной кишки затрещала на своих старых петлях. Рука, взявшаяся за нее, была крепка и уверена. И Герти знал, что спустя секунду она распахнет эту дверь настежь, пропуская вниз свежий воздух, свет и чужие взгляды.

Думай, взмолился мысленно Герти, ощущая скрип так отчетливо и явственно, будто сам и был этой дверью. Думай, рыбья твоя голова! Дело дрянь, конченное дело, но думай, пожалуйста, думай!..

Мысли сновали верткими рыбками в мутной воде, да только двигались они без всякого смысла, и ловля их оказалась делом совершенно напрасным[101]. Все эти мысли были пропитаны паникой, ядовит и бесполезны. Потому что думал их человек, поддавшийся страху, человек, сродни не нажимавший спусковой крючок, не знающий, как действовать в подобных положениях. Проще говоря, думал их Гилберт Уинтерблоссом. Который на этом месте оказался решительно бесполезен. Здесь требовался другой человек.

Например, полковник Уизерс.

Единственный способ сохранить контроль над ситуацией и выжить — стать полковником Уизерсом. Примерить его потрепанную форму, принять его образ мыслей. Соединиться разумом с человеком, который испытал тысячи всех возможных опасностей, и все равно остался жив. С человеком, про которого Герти ничего не знал, кроме того, что тот был безумным и самоуверенным психопатом, настойчиво ищущим смерти на всех открытых континентах.

Не обращая внимания на скрип приоткрывающейся двери, Герти сунул револьвер за пояс. Щука даже не заметил этого, как не заметил бы, наверно, и землетрясения, а вот на лице Муана появилось удивление.

— Вы что-то придумали, мистра?

Герти коротко выдохнул, очень надеясь на то, что вдохновение, рожденное отчаяньем, не сыграет с ним злую шутку.

— Кажется, я кое-что придумал. Но нам всем придется держаться сообща. Один ошибется — смерть всем. Поняли? Смотрите на меня. Подыгрывайте. Бога ради, Муан, только не на твоем мабу…

Больше он сказать ничего не успел, потому что дверь распахнулась. В подвал хлынул свет, столь яркий, что можно было подумать, будто снаружи царит солнечный день. Но свет этот был гальванический, едкий, режущий глаза. Мгновенно выхвативший все три человеческие фигуры в подвале и припечатавший к холодной стене их искаженные тени.

— Вот ты где! Что, пошел пузыри со Стиверсом пускать? Ты смотри, как бы Бойл не приказал с тебя чешую снять. У меня вот и тесачок славный есть под такую работу… А это еще кто?

Сразу двое или трое людей заглядывали в подвал. Лиц их Герти толком рассмотреть не мог, но в данный момент был склонен считать это благоприятным обстоятельством. Он не хотел бы сейчас видеть детали.

Но Гилберту Уинтерблоссому, участнику коротких пантомим и рождественских сценок, не было здесь места. И Герти решительно изгнал его из себя, заставил погрузиться в непроглядные океанские глубины. Его место занял тот, кто обладал нервами более прочными, чем рыболовная сеть, и характером, более острым, чем острога.

Добро пожаловать, полковник.

— Эй, Бойл! — рявкнули наверху, но с почтением, — У нас тут, кажется, рыбка какая-то завелась на дне бочки. Что? Сейчас! А ну наверх! Живо.

— Идем, идем! — отозвался Герти развязно, — Ты только не пальни с перепугу, ишь как плавники дрожат!

— Смотри, как бы своих не лишиться! Сюда, говорю! По одному!

После всего нескольких минут в подвале с его сырым и спертым воздухом притон показался Герти просторным и чистым. Перемены он обнаружил сразу. Пропали бесследно все едоки, оставив после себя залитые рыбьим рассолом столы и обглоданные кости. Выплыли, должно быть, бессмысленно вращая глазами и пуская губами воображаемые пузыри. Либо их попросту вышвырнули на свежий воздух. Притон наполнился совсем другой публикой.