Канцелярская крыса - Константин Соловьев (2020)

— Клянусь, это он и есть! Собственной персоной… Уже три дня, как нырнул, говорю ж вам… — зачастил Щука, — Рыбьим жиром себя довел. Я ему говорил, брось ты это, старик, кто за рыбий жир взялся, тому на дне жить, да только ж знаете его… У него уже на груди чешуя расти начала, а он все посмеивался. Дно для слабаков, говорил он, парня вроде меня так запросто туда не отправишь. Нет уж, я еще поплещусь… Да, так говорил. А потом все. Дышать уже не мог, добро, что жабры открылись. Ну, я его и…

Дурнота рассасывалась медленно, точнее, она даже не рассасывалась, а растекалась подобием нефтяной лужи по водной поверхности. В черной липкой жиже вяло трепыхались мысли, еще недавно бывшие упорядоченными и уверенными. Герти смотрел на человека-рыбу, ворочающегося на дне зловонного водоема, и ощущал себя так, словно это он сам оказался по шею в подобной дряни…

— А что… — ему пришлось прочистить горло, стиснутое спазмом, — Что вы… кхм… дальше с ним будете делать?

Щука насупился.

— Да как обычно. Подержать еще с месяц, чтоб дошел и…

— Что «и»?

Револьвер в руке грозил вот-вот сломать пальцы, до того он сделался тяжел.

— Ну, наверх подать, — мотнул головой Щука.

— То есть?..

— А что ж такого? Ну не в море же его выпускать? Он уже и имени своего не помнит, и сущность в нем вся рыбья. Некоторые, между прочим, такое мясо любят. Говорят, чуть жестче, чем обычное, но и плавается после него иначе. Ощущения вроде как другие…

Герти вырвало на каменный пол. Несмотря на то, что добрых полминуты он пребывал в абсолютно беззащитном состоянии, Щука даже не попытался завладеть оружием или броситься наутек. То ли его сдерживало присутствие молчаливого Муана, то ли произнесенное и до сих пор висящее в воздухе слово — «Канцелярия». Когда Герти наконец прокашлялся, вернув способность воспринимать окружающий мир, Щука, угрюмый и молчаливый, ждал своей участи с рыбьей безучастностью.

— Достаньте бочку, — приказал ему Герти, ее немного пошатываясь, — И кусок брезента, пожалуй.

— Вы хотите его вытащить?

— Вытаскивать его будете вы. Муан вам поможет.

— Слушайте, мистер… Это ведь глупо. К чему вам он? На уху?

— Это уже не вам решать. Приступайте.

Но приступить они не успели.

Щука только лишь нашел рассохшуюся пивную бочку, как сверху, искаженный осклизлым камнем, донесся шум. Нехороший шум, слишком резкий и внезапный. Напоминающий звук распахнутой двери. Герти напрягся. Судя по всему, кто-то только что вошел в притон. Ничего странного в этом не было, ночь только лишь начиналась, а ценителей рыбы, судя по всему, здесь столовалось немало. Просто очередной обитатель Скрэпси, похожий на выкинутый приливом обломок кораблекрушения, вознамерился отведать рыбьего мяса. Может быть, как раз особого мяса, немного жестковатого…

То, что это был не обычный посетитель, Герти понял слишком поздно, увидев Щуку, чье лицо мгновенно побледнело, практически сравнявшись в цвете с мучным червем. Только тогда он понял, что судьба, решившая, видимо, что еще не вдоволь наигралась с Гилбертом Уинтерблоссомом, нанесла еще один роковой удар.

Во-первых, голос громилы с лупарой, доносившийся в подвал отрывистыми звуками, выражал не презрение, а самое искреннее почтение. Можно было подумать, что в притон под покровом ночи пожаловал инкогнито наследный принц. Во-вторых, имелась и свита. С холодеющим сердцем Герти определил, безошибочно, как загнанный зверь, что людей наверху стало гораздо больше. Под их ногами скрипели половицы, их голоса гудели, то зло, то весело, вот уже кто-то застучал требовательно по стойке… Не так, как стучит скучающий клиент. Скорее, как раздосадованный хозяин.

— Щука! А ну греби плавниками! Где тебя носит?

С Щуки окончательно сошел налет дерзости. Он вжался в холодный камень и, казалось, хотел скорчиться до размеров икринки. Железные зубы сцепились друг с другом, и только это не давало им лязгать.