С сердцем не в ладу - Буало-Нарсежак (1995)

Ева стояла перед ним, подняв руки, и его взгляд медленно погружался в светлые глаза любовницы. Ему хотелось сказать ей: «Не думай больше о нем… Подумай чуточку обо мне!» Но она продолжала спокойно говорить, пока ее пальцы колдовали над безупречным узлом галстука.

— Я убью его. Он этого заслуживает.

Лепра знал, что должен поддакивать, в очередной раз выслушать все ее жалобы, знакомые на память, и сочувственно кивать. Она любила его потому, что он был безупречным пажом.

— Я его только что видела. Он обнимал малышку Брунштейн, а потом имел наглость утверждать, что это неправда. Врет и не краснеет. Ах, меня от него тошнит!

Ее светлые глаза посерели.

— Люблю предгрозовое небо, — пробормотал он, пытаясь шутить, чтобы скрыть волнение.

Но ее переполняла злость. Она была со своей ненавистью наедине. Лепра не в счет.

— Я влепила ему пощечину. Он, естественно, ответил мне тем же и сил не пожалел.

— Но ведь он изменяет тебе не впервые, — осмелился заметить Лепра.

— Да пусть изменяет! — вскричала она. — Плевать мне на это! Но имей мужество в этом признаваться! Вот чего я не прощу. Он меня обманывал все двадцать лет. Мы еще не поженились, а он уже мне лгал. Бывало, он сюсюкал: «Ты у меня одна-единственная, ты самая любимая», и тут же шел спать с первой встречной девкой.

Ева отстранилась от Лепра, словно само прикосновение к мужчине в эту минуту внушало ей ужас. Она смотрела на своего любовника с враждебной подозрительностью.

— Ложь меня убивает. Может, я и не воплощение добродетели, но лгать не умею. Став твоей любовницей, я ему во всем призналась в тот же вечер. Но вас, мужчин, уничтожает именно правда. Вы хотите, чтобы любовь была приятным приключением. Приключение вам интереснее самой женщины.

Лепра одернул костюм, поправил манжеты, осмотрел себя в зеркале.

— Успокойся, — сказала она, — ты неотразим. Женщины будут смотреть только на тебя. Какие же мы дуры!

Он привлек ее к себе, скользнув рукой в вырез платья, погладил по спине, тихонько, кончиками пальцев.

— Я, по крайней мере, тебе не изменяю, — прошептал он.

— Почем я знаю?

— Как это? — произнес он, разыгрывая обиду и удивление.

Она приникла щекой к его груди.

— Нет, — сказала она, — тебе я верю. Я отлично чувствую мужчин!

И снова Лепра пронзила нелепая, необъяснимая боль. Он затаил дыхание.

— Ева, — прошептал он. — Ева, мне плохо.

Она повернула голову — от ее коротко стриженных волос исходил запах травы, смятого цветка.

— Почему тебе плохо, дорогой?

Он молчал. Он оскорбил бы ее, спросив, сколько мужчин у нее было до него. Он даже не ревновал. Ведь ей никогда не понять, что женщину любишь вместе с ее прошлым, с ее детством. Продолжая машинально поглаживать Еву по плечу, он думал: «Ей сорок пять, мне тридцать. Через пятнадцать лет ей будет шестьдесят. А мне…» Он закрыл глаза. Он привык за прошедшие полгода, с самого начала их близости, ощущать, как внезапно на глаза наворачивались непонятные обжигающие слезы, вызывавшие головокружение, дурноту, тревогу. Любовь без будущего — вот что он держал в своих объятиях.

— Ты это сейчас сказала всерьез? — спросил он.

— Что?

— Насчет своего мужа…

— Да, — сказала она. — Был бы у меня под рукой револьвер, любое оружие… да, я бы его убила.

— Но на трезвую голову…

— На трезвую голову — не знаю… Не думаю… Как только я начинаю размышлять, мне становится его жалко.

Вот он, вечный его страх, от которого бешено колотится сердце. Голос Лепра звучал глухо, когда он спросил:

— Ты уверена, что эта жалость… что эта жалость — не любовь, остатки любви?

Про себя он заклинал ее: «Боже, только не говори: «Да, возможно, это все еще любовь»!» Тем не менее упорствовал с подчеркнутым благодушием:

— Знаешь, я бы счел это вполне естественным. Мы же не животные.