С сердцем не в ладу - Буало-Нарсежак (1995)

— Подожди, милая. Я тебе не враг. Ты что, правда думаешь, что я мог бы тебя бросить?

Она рассмеялась, но смех этот внезапно превратился в хриплый стон.

— Ты мужчина, — сказала она.

Он раздраженно пожал плечами:

— Я тоже начну писать песни. Подумаешь, какое дело!

— Дурачок! Для этого надо быть человеком из народа. А ты посмотри на себя!

Она схватила его за запястье и потащила к зеркалу.

— Ты создан, чтобы играть, и это не так уж мало, между прочим! Только такое чудовище, как мой муж, может изобретать всю эту чушь про осень и про любовь, да так, чтобы сердце сжималось. Ты ведь не такой… Но тебя ждет успех. Даю слово.

— В ожидании оного буду аккомпанировать тебе.

Он тут же пожалел о сказанном. Ева медленно закурила сигарету. Выдохнула дым далеко перед собой, как мальчишка. Рассердится?

— Вот видишь, — сказала она, — ты тоже бываешь злым.

Он проворчал упрямо:

— Я зол, потому что беден.

— И конечно же выбраться из нищеты ты хочешь сам. Лучше умереть, чем быть обязанным.

Она заговорила другим тоном, положив ему руку на плечо:

— Послушай меня хоть разок. Я знаю тебя, словно ты — творение моих рук. У тебя есть талант, ты честолюбив, и это вполне естественно. Ты видишь, что мой муж заработал себе состояние своими песнями. Вот и ты теперь жаждешь сочинять. Так вот, не надо. Все, что ты пишешь, никуда не годится, потому что в этом нет тебя, Лепра. Видишь, я говорю откровенно. Твои песни напоминают то Франсиса Лопеса, то Ван Париса, то Скотто. А исполнитель ты замечательный. Да, я знаю, концерты дорого обходятся. Но подожди, предоставь дело мне. Я устрою тебе Ламуре или Колонн. У меня еще есть связи.

Это была уже другая, многоопытная Ева, она говорила холодно, решительно. Он терпеть не мог эти материнские интонации и вообще ее манеру распоряжаться его жизнью. Плевать ему на концерты. Несколько вызовов, хвалебные заметки, пустые комплименты… У него есть будущее… Потрясающий темперамент… и в итоге — забвение. А песни, у всех на устах. Ты чувствуешь, как они живут рядом с тобой, они обрушиваются из динамиков на толпы зрителей, их насвистывают на улицах, в метро, на скамейках в парке… Вот проходит, напевая, женщина, мычит мелодию лифтер с жевательной резинкой во рту. И все эти незнакомые люди вдруг становятся твоими друзьями! Они убаюкивают себя нотами, которые ты, продвигаясь наугад, сумел собрать воедино, потому что свет был так мягок в тот вечер или ты мечтал о чем-то… сам уже не знаешь о чем…

— Ты слушаешь меня? — спросила Ева.

— Да… я тебя слушаю.

— Я хочу, чтобы ты стал большим артистом.

— Пошли. А то опоздаем.

Он вышел первым, предварительно выглянув в коридор.

— Боишься, что тебя увидят? — заметила Ева.

Он не ответил. Он снова замкнулся в своем смущении и вечной подозрительности. Его поставили на место. И снова он стал лишь тенью звезды. Они прошли по гостиничному холлу. Их сразу же узнавали. Все головы повернулись к Еве. Она привыкла к подобным знакам внимания. А он — нет. Он желал их и презирал одновременно. Он тысячу раз давал себе клятву, что обязательно добьется поклонения, чтобы потом отказаться от него. Он жаждал одиночества, которое приковывало бы к себе взгляды.

Над пляжем бульвар протянул цепочку огней. Невидимое море мягко вздыхало на песке.

— Твой муж там будет? — спросил Лепра.

— Прямо! Его давно уже не волнует мой успех. А что?

— Я не особенно хочу его видеть.