Мощи святого Леопольда - Борис Конофальский (2019)

На том мятеж и закончился. Кавалер сел на свой мешок с горохом и стал, есть, хотя есть ему все еще не хотелось. А хотелось ему завалиться спать в перины, в мягкие, воздушные перины, перины без клопов и вони, такие, как в старом замке Рютте, наполненном сквозняками и запахами прекрасной дочери барона. На худой конец, вместо дочери барона, его бы устроила и красавица Брунхильда, теплая и развратная. Но не было тут ни перин, ни красавиц, а были постные морды недовольных солдат, да злой и краснощекий капитан Пруфф, да мрачный город без людей, да белокожий уродец, что валялся в грязи, выл и просил то еды, то воды, то смилостивиться над ним, а то и слал проклятия. Волков подумал, что он очень устал, и что рыцарское достоинство дается ему нелегко, нет, нелегко, но отступить он не мог. И завтра на заре он собирался идти на штурм цитадели.

Глава пятнадцатая

Толстяку развязали руки, дали кусок хлеба и воды, а одежды и обуви не дали, затем усадили на лавку, посреди двора, перед ним поставили стол, накрыли рогожей, как скатертью, на скатерть поставили символ веры и Святую Книгу положили, тут же лежали четыре богомерзкие книги, что нашли у колдуна дома. Отец Семион вышел на средину двора и отлично поставленным голосом, как и положено священнику заговорил:

— Дети и братия мои, не волею своею, а токмо волею обстоятельств беру я на себя ответственность сию, и объявляю себя комиссаром Святой инквизиции, хотя и не достоин звания такого. Но более тут нет никого, и придется мне нести обузу эту. Вторым членом комиссии беру я себе монаха Деррингховского монастыря брата Ипполита.

Он указал на юного монаха, что стоял ни жив, ни мертв от понимания столь важного назначения.

— Третьим членом комиссии беру я себе доброго человека и славного рыцаря Иеронима Фолькофа, известного доблестью своею и твердостью веры своей. Есть ли среди честных людей и верующих, такой, что скажет слово против выбора моего?

Он осмотрел всех собравшихся вокруг: ни среди солдат Пруффа, ни среди людей Волкова возражать никто не собирался. Тем более не собирался возражать еретик-каменщик, что с семьей своей тоже присутствовал тут же и с интересом наблюдал за происходящим.

— Что ж, коли нет слов против ни от кого, прошу членов трибунала сесть за стол, только сначала помолимся, дети и братия мои! — продолжил отец Семион.

И начал громко читать самую известную молитву.

Солдаты стали стягивать с себя подшлемники, начали приговаривать вслед за попом, Волков говорил молитву громко и уверенно. Люди его тоже старательно бубнили непонятные слова, как бубнили их всю жизнь. Жена каменщика осенила себя святым знамением, хотя и была еретичкой, дети ее, а затем и муж нехотя, последовали ее примеру, но молитвы на языке пращуров повторять не стали.

Комиссары расселись, отец Семион сидел в середине, Волков справа, брат Ипполит слева, он вел запись.

— Скажи имя свое и имя отца своего, — заговорил, наконец, отец Семион обращаясь к колдуну.

— Имя мое Ханс-Йоахим Зеппельт, — запищал колдун.

— Остановись, — приказал отец Семион, — и запомни: говорить ты должен громко, чтобы всем слышно было, коли ты будешь говорить тихо, люди добрые, что стоят за тобой, будут тебя бить. А если ты надумаешь врать пред лицом святого трибунала, то ждут тебя казни лютые и вода и земля и железо каленое, говори нам, как перед Господом бы говорил, все без утайки. Понял ли меня ты?

— Да, — пропищал белокожий колдун.

Пропищал тихо, и капитан Пруфф подал знак своему человеку и тот тонкой палкой врезал несчастного по спине. Того аж передернуло и он взвыл.

— Говори громко, — сказал капитан, — как того требует святой отец.

— Зовут меня Ханс-Йоахим Зеппельт, — почти орал колдун, — а отца моего звали Оттон Зеппельт, он механик, строил мельницы в округе.

— Был ли он честным человеком, чтил Святую Церковь, мать нашу, ходил ли к причастию? Не впадал ли в ересь?